"К двенадцати часам все устали и стали укладываться спать. Кто на диванах, кто в креслах, некоторые прямо на полу на коврах. В литерной ложе на сдвинутых креслах разместилась Спиридонова. Долго спать не пришлось. Воспользовавшись тем, что еще вечером левые эсеры требовали ужина, их пригласили в верхнее фойе. Это было сделано преднамеренно, так как необходимо было изолировать левых эсеров от других делегатов съезда. После этого обратно никого не пустили [и ужина не
дали -- Ю. Ф.]. Так левые эсеры оказались в залах фойе второго яруса. Они снова устроили митинг. Опять выступала Спиридонова... После выступления Спиридоновой левые эсеры занялись организационными вопросами. Они переизбрали бюро фракции, поскольку часть старого состава находилась в отряде Попова. Всех имевших оружие, а их оказалось более ста человек, разбили на десятки для несения дежурства. Покончив с делами, левые эсеры вновь стали укладываться спать. На новом месте не было ни диванов, ни кресел. Улеглись на полу, и только Спиридонову устроили на прилавке, за которым раньше продавали лимонад. Член ЦК Биценко затянула старую эсеровскую песню... Но никто не поддержал ее..."136
В ту роковую для партии левых эсеров ночь актив ПЛСР мирно спал на полу Большого театра. Не многие из них догадывались, что когда они проснутся утром 7 июля, их партия, как политическая сила, перестанет существовать.
Вплоть до окончательного подавления "мятежа" в Москве фракция левых эсеров находилась под арестом в Большом театре. Когда утром 7 июля в театр прибыл Троцкий, левые эсеры потребовали своего немедленного освобождения и прекращения огня с обеих сторон. Спиридонова обвинила большевиков в насилии. Ее поддержал Колегаев, заявивший, что правящая партия большевиков нарушила конституционные права. Троцкий ответил:
"Какие вообще могут быть речи о конституционных правах, когда идет вооруженная борьба за власть! Здесь один закон действует -- закон войны. Задержанные вовсе не являются сейчас фракцией Пятого съезда Советов или ВЦИКа, а членами партии, поднявшей мятеж против советской власти, а стало быть и закон, по которому мы сейчас действуем, есть закон усмирения мятежа".137
Беседа не дала результатов. Нужно было как-то убить время, и арестованные устроили концерт самодеятельности. Кое-как прошел день. Наступила вторая ночь ареста, в которую
левым эсерам снова не дали поспать спокойно. Будущих узников приучали к режиму тюрем. В эту ночь (на 8 июля) началась регистрация арестованных, причем у всех забрали оружие. Спиридонову подвергли обыску и револьвер забрали насильно. Но и этого было мало. Важно было, чтобы арестованный актив ПЛСР совершил политическое самоубийство. С этой целью
8 июля Ленин и Свердлов подписали постановление ЦК РКП (б) с
требованием "произвести в течение ночи с 8 на 9 июля выяснение
отношения делегатов Пятого съезда л[евых] эсеров к авантю
ре". Все материалы должны были быть переданы в следственную
комиссию. За заполнением этой анкеты -- "Вопросы особой
следственной комиссии" -- левые эсеры провели третью ночь
своего заточения. Историк Спирин насчитал в архиве 173 такие
анкеты. Примерно 40% делегатов, по его сведениям, осудили
убийство Мирбаха; половина дала уклончивый, неопределен
ный ответ, а остальные отказались отвечать. Подавляющее
большинство арестованных делегатов высказалось против войны
с Германией, считая, что советская Россия к этой войне еще не
готова.138
Поскольку в Большом театре 9 июля намечалось возобновление работы съезда, левых эсеров решили поместить в Малый театр. Лишенные права участвовать в работе съезда, исключенные из правительства, частью арестованные и политически уничтоженные, левые эсеры уже не представляли из себя для большевиков какой-либо опасности. Цель была достигнута.
9 июля Троцкий объявил о том, что партия левых эсеров "совер
шила окончательное политическое самоубийство" и "уже не
может воскреснуть".139 В тот же день Съезд Советов, на котором
остались фактически одни большевики, потребовал "суровой
кары для преступников" и заявил, что левым эсерам "не может
быть места в Советах".140 Все это позволило Свердлову уже
10 июля заверить большевистских делегатов Пятого съезда, что
большинство арестованных левых эсеров, делегатов съезда,
"завтра, самое позднее послезавтра будут освобождены, как
явно непричастные к выступлениям". О непричаст
ности ПЛСР Свердлов готов был теперь заявить открыто. Но вот
возвращать левым эсерам власть он не торопился:
"Что касается предоставления мест в ЦИК, то мы... таковые места оставим за теми товарищами левыми эсерами, которые подадут заявления о своей несолидарности с действиями Центрального Комитета левоэсеровской партии".141
Свердлов, таким образом, пытался расколоть ослабевшую ПЛСР на две части. Это удалось сделать достаточно быстро. 15 июля на заседании ВЦИК Свердлов вновь коснулся этого вопроса и указал, что "целый ряд организаций сделал соответствующие
заявления" .142
18 июля Московский областной Совет исключил из своего состава всех левых эсеров (их было десять человек), членов Исполкома, отказавшихся осудить свой ЦК. По аналогичным причинам исключениям подверглись эсеры Московского городского, районных, уездных и губернских Советов. К концу июля партия левых эсеров потеряла все свои позиции в управлении страной.143 Казалось, потеря столь большого числа советских функционеров должна была расстроить большевиков и ослабить структуру управления. Но нет, по свидетельству Троцкого,
"левоэсеровский мятеж лишил нас политического попутчика и союзника, но в последнем счете не ослабил, а укрепил нас. Партия наша сгрудилась плотнее. В учреждениях, в армии поднялось значение коммунистических ячеек. Линия правительства стала тверже".144 Короче -- дали знать себя все плюсы однопартийной диктатуры (о минусах тогда большевики не догадывались). Они успешно реализовали "заем", взятый у левых эсеров, и теперь отстранили их от власти.
Из большевиков под подозрением своих же собственных сопартийцев оставался только Дзержинский. 7 июля он попал под обстрел большевистских орудий не только в прямом смысле, но и в переносном. Ни арест его левыми эсерами, ни последующее освобождение не снимали с повестки дня вопроса о причастности Дзержинского к убийству германского посла. Показания Дзержинского о его связях с германским посольством были весьма сумбурны, с заметными недоговоренностями, а оправдательные аргументы -сомнительны.145 Дзержинский, например, утверждал,
что осведомители германского посольства Гинч и Бендерская были провокаторами, но замалчивал, что информация их была достоверной, и не уточнял, на кого эти "провокаторы" работали, в чьих интересах действовали. Между тем очевидно, что Гинч и Бендерская не работали на большевиков или ВЧК. По делу об убийстве Мирбаха они к суду не привлекались, а следовательно, вряд ли работали на левых эсеров. Они, безусловно, работали на немцев. Но поскольку по договоренности с германским посольством ВЧК не могло арестовывать осведомителей Мирбаха, Бендерскую и Гинча арестовали лишь 6 июля, вскоре после убийства германского посла,146 когда, судя по всему, большевики уже не боялись действовать вопреки интересам германского посольства и Германии. Материалы дознания осведомителей, если они и имелись, опубликованы чекистами не были, а сами Гинч и Бендерская в тот же день навсегда исчезли из поля зрения и немцев, и большевиков.
Подозрения "большевистской общественности'', павшие на Дзержинского, заставили Ленина, Троцкого и Свердлова, во избежание невыгодных разоблачений, снять Дзержинского с поста председателя ВЧК. Вопрос об этом рассматривался на специальном заседании ЦК РКП (б). 7 июля Дзержинский подал официальное заявление об освобождении его от должности. Он писал:
"Ввиду того, что я являюсь, несомненно, одним из главных свидетелей по делу об убийстве германского посланника графа Мирбаха, я не считаю для себя возможным оставаться больше во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии... в качестве ее председателя, равно как и вообще принимать какое-либо участие в Комиссии. Я прошу Совет народных комиссаров освободить меня от работы в Комиссии".147
Как указывает Бонч-Бруевич, постановление о снятии Дзержинского "было напечатано не только в газетах, но и расклеено всюду по городу".148 Сделано это было демонстративно, по "внешним" причинам. В постановлении говорилось:
"Ввиду заявления тов.Дзержинского о необходимости для него, как одного из главных свидетелей по делу об
убийстве... Мирбаха, отстраниться от руководства работой Чрезвычайной Комиссии, ... Совет народных комиссаров назначает временным председателем названной Комиссии тов.Петерса. Коллегия Чрезвычайной Комиссии объявляется упраздненной. Тов. Петерсу поручается в недельный срок представить... доклад о личном составе работников Чрезвычайной Комиссии на предмет устранения всех тех ее членов, которые прямо или косвенно были прикосновенны к провокационно-азефской деятельности члена партии "левых социалистов-революционеров" Блюмкина".149 На практике это означало лишь то, что служащие в ВЧК левые эсеры подлежали увольнению или аресту. Но публичное устранение из ВЧК Дзержинского было фикцией. Шесть лет спустя Петере признался:
"Хотя формально Дзержинский был устранен как председатель ВЧК, фактически он оставался руководителем ВЧК, и коллегия была сформирована при его непосред-ственном участии ".150
Ленин же, на время пожертвовавший официальным постом Дзержинского, извлек из этого выгоду -- ВЧК была очищена от небольшевистских элементов.
14 июля ВЧК сообщила о расстреле В. А. Александровича. Его арестовали днем 7 июля "при попытке сесть в автомобиль и удрать".151 Петерс вспоминает:
"...Его... привели в ВЧК. Александрович был сильно взволнован. Я долго говорил с ним наедине, и он не находил слов для оправдания своего поведения... Его оправдания сводились к тому, что он беспрекословно только подчинялся партийной дисциплине... но у меня создалось впечатление, что он говорил искренно, что он был образцовым по дисциплине членом партии эсеров, и его ошибка в том, что он подчинился дисциплине этой партии... Он плакал, долго плакал, и мне стало тяжело, быть может потому, что он из всех левых эсеров оставил наилучшее впечатление. Я от него ушел". Со свидетельством Петерса частично совпадает версия советской официальной историографии, согласно которой Александро