Куракин верно оценил опасность сближения Франции и Швеции не только для России, но и для морских держав и особенно для их союзницы Австрии. 1 сентября 1712 г. в Бендерах, где находился Карл XII, был подписан шведско-французский договор, согласно которому Швеция, получив субсидию в 1 млн. ливров, обязывалась вступить в войну за Испанское наследство на стороне Франции. Последняя брала обязательство склонить Турцию к войне с Россией. Правительство Людовика XIV, по-прежнему рассматривавшее Швецию как традиционного союзника, было заинтересовано и в сохранении шведского присутствия в северной Германии[10].
Англия стремилась нейтрализовать французское влияние на Швецию и перетянуть ее на свою сторону. Несмотря на все старания русского посла задача "отвлечь английский двор от шведа" не была выполнена, что он и констатировал в докладе царю 18 июня 1711 года. 8-месячное пребывание Куракина в Лондоне убедило его в "противности" Англии интересам России.
Однако нужно было сохранить видимость дружественных отношений. Поэтому в отзывной грамоте (25 мая 1711 г.) Куракину предписывалось никак не затрагивать факт неутешительных результатов его миссии, а просто объявить королеве, что ему велено "быть ради некоторых надобностей" к царскому двору. На место князя в Лондон был направлен наемный дипломат фон дер Литт, до этого аккредитованный при прусском дворе.
В бытовом плане Куракин был также недоволен пребыванием на берегах Темзы, где ему было "холодно и голодно, а паче всего безденежно, или просто бедно". За восемь месяцев он прожил 6 тыс. годового жалованья и 10 тысяч своих денег. В этой связи любопытна одна дневниковая запись посла. Во время одного из приемов во дворце королева оказала ему честь играть с ним в карты. "За неполною мошной" он вынужден был учтиво отговориться.
В январе 1711 г., когда Куракин был в Лондоне, ему был пожалован посольский ранг. До этого в Англии и ранее в Ганновере он выполнял дипломатические поручения в качестве неофициального представителя, как тогда говорили - посланника "без характера".
В конце июля Куракин прибыл в польский город Ярослав, где в ту пору находились государь и посольская канцелярия. Он рассчитывал на определенный интерес к своей персоне, полагая, что его деятельность в Ганновере и Лондоне, приобретенные опыт и наблюдения в области международной политики заслуживают быть отмеченными. Однако неожиданно для себя встретил "прием холодный" со стороны канцлера Головкина и других деятелей из окружения Петра. Царь также далеко не сразу определился, как в дальнейшем использовать Куракина. Видя такую неопределенность своего положения, он даже хотел проситься в полк, который покинул два года назад.
Через Головкина Борис Иванович вскоре узнал о намерении Петра послать его во Францию. Но это назначение не состоялось. Снова неопределенность, тяготившая его деятельную натуру. В течение лета и осени 1711 г. он сопровождал государя в Карлсбад, присутствовал на свадьбе царевича Алексея с вольфенбюттельской принцессой Софией Шарлоттой Христиной в Торгау. Здесь осенью 1711 г. Куракин узнал о назначении его послом в Гаагу, где уже в течение многих лет в качестве российского резидента пребывал А. А. Матвеев. В условиях, когда кадровые возможности внешнеполитического ведомства были весьма ограничены и большинство резидентов являлись иностранцами на русской службе, пребывание в одном месте двух наиболее подготовленных дипломатов из русских трудно объяснить. Еще более странным представляется назначение их обоих представителями России на Утрехтском конгрессе.
Схожие сомнения возникли у Куракина. Отчасти их смягчил царский Указ, предписывавший Матвееву без совета с Куракиным "ничего не делать", равно как и другим представителям России при европейских дворах. В добавление к посольским делам князю поручалось организовать покупку кораблей в Англии и Голландии (специально посланный для этой цели Федор Салтыков с этим делом плохо справлялся), опекать российских навигаторов, стажировавшихся под руководством князя Львова в Голландии.
Все это, видимо, вызывало ревность Матвеева, о чем сообщает в своих записках Куракин: "Мне немалая была трудность с ним политически поступать и также дела делать" (более откровенные замечания в адрес Матвеева, видимо, скрываются в сентенциях на итальянском языке, к которому он прибегал в этом и подобных случаях).
С каждой почтой Куракин отправлял в Россию подробные донесения о ходе конгресса, который во многом определял расстановку сил в Европе и опосредованно затрагивал интересы России.
Окончание войны в Западной Европе осложнило положение России. После подписания мира державы, воевавшие за Испанское наследство, получили возможность активнее влиять на северные дела. Особенно настойчиво в этом направлении действовала Англия. Еще на конгрессе лорд Страффорд в беседе с русским послом недвусмысленно дал понять, что его страна не допустит завоевания и разорения шведской короны, несмотря на упорное нежелание короля вступать в переговоры о мире. Англия оказывала давление на Голландские Штаты, но последние, как заметил Куракин, "по обыкновенной своей тихости... неохотно в те дела вступают".
Используя наметившиеся между вчерашними союзниками противоречия, русский посол стремился нейтрализовать прошведскую активность своих английских коллег. Его своеобразным "союзником" в этом деле оказался Карл XII, отвергавший любые компромиссы. В июне 1713 г. Куракин доносил Головкину: "Английский двор, хотя намерение имел и имеет вступить в дела северные, но не может способу к тому сыскать... видя несклонность к миру короля шведского"[11].
После возвращения в 1714 г. Карла на родину Швеция вступила в открытый конфликт с Англией, захватывая ее торговые корабли, направлявшиеся в российские порты. Королевский "Каперский указ", узаконивавший открытое пиратство, не только ущемлял торговые интересы Англии, но крайне затруднял приток жизненно важных для морской державы товаров из России (лес, пенька, парусина).
Такие действия Швеции на Балтике невольно способствовали сближению Англии и России. Этому благоприятствовало еще одно обстоятельство. В августе 1714 г. королем Англии стал курфюрст Ганновера Георг, с представителями которого российский посол Куракин от имени своего государя в 1710 г. подписал договор "о взаимной дружбе и союзе". Для России возникла реальная возможность приобрести сразу двух союзников.
В неменьшей степени в союзе был заинтересован и Георг как король Англии и курфюрст Ганновера. Он давно мечтал округлить свои наследственные владения за счет приграничных бременских земель. Россия еще в 1710 г. обещала поддержать притязания курфюрста. Но тогда для дележа шведского наследства на континенте еще не созрели условия. Спустя четыре года обещанная поддержка России оказалась как нельзя кстати. Новое положение Георга, ослабление недружественной Швеции (помимо захвата английских торговых кораблей Карл XII поддерживал изгнанную династию Стюартов), изменение баланса сил на Севере Европы в пользу России создавали реальные предпосылки, чтобы осуществить давнюю мечту. Английский король выступил с инициативой переговоров о союзе.
Об этом ганноверский министр Бернсдорф известил Куракина, который в ранге чрезвычайного и полномочного посла в ноябре 1714 г. прибыл в Лондон. Лучше князя никто из российских дипломатов к этой ответственной миссии не подходил. Он хорошо знал лондонскую и ганноверскую политические элиты, равно как и самого короля. Куракин потребовал от Головкина отстранить от переговоров российских представителей в Лондоне и Ганновере барона Шака и Шлейница (Шака он вообще предлагал отозвать). Это требование полномочного посла было вызвано вполне понятным желанием Бориса Ивановича, чтобы "другие не вмешивались" в порученное ему дело, не путали карты. Кроме того при обсуждении вопросов, затрагивавших имперские дела, иностранцы часто руководствовались собственными, а не российскими интересами. В Лондоне также предпочитали иметь дело с русским представителем, который бы выражал официальную позицию русского царя. "Здесь англичанам национальный есть приятнее", - доносил в Петербург Куракин[12].
Вначале договор о союзе был заключен с Ганновером. Представители царя и курфюрста подписали его в Грейфсвальде (Германия) в октябре 1715 года.
По этому договору Ганновер присоединялся к Северному союзу, объявлял войну Швеции, признавая право России на завоеванные территории в восточной Прибалтике. Россия со своей стороны обязывалась содействовать присоединению к Ганноверу приморских бременских земель. Таким образом, антишведская коалиция пополнилась еще одним участником. Теперь в нее входило пять держав (незадолго до российско-ганноверского соглашения в нее вступила Пруссия). Более того, Грейфсвальдский договор открывал вполне реальные перспективы для заключения союза с Англией.
Куракину приходится курсировать между Лондоном и Гаагой, где он по-прежнему выполнял обязанности постоянного представителя России. В марте 1716 г. он снова в Лондоне, где ведет переговоры сначала с доверенным лицом короля Бернсдорфом, а затем с английским министром Тоунсендом. Английская сторона заявила о желании короля и парламента заключить с Россией союзный и торговый договоры, что послужило бы, как заметил Куракин, "великому авантажу" России и несомненно приблизило бы долгожданный мир в Северной Европе.
Однако российская дипломатия не смогла воспользоваться этой благоприятной конъюнктурой. Вины Куракина в этом нет. Все испортило так называемое мекленбургское дело, в котором активную роль сыграл Петр I.
Герцогство Мекленбург, расположенное на севере Германии, из-за близости к театру военных действий часто подвергалось нашествиям иностранных (чаще всего шведских) войск. Ситуацию усугублял непрекращавшийся конфликт герцога со своим дворянством. В силу этого Карл-Леопольд нуждался в сильном покровителе. Из всех европейских государей для этой роли, по его мнению, как нельзя лучше подходил русский царь, с которым он имел контакты с 1712 года.
Инициатива в оформлении союзнических отношений России и Мекленбурга исходила от герцога, который предложил скрепить союз женитьбой на одной из родственниц царя. Выбор пал на Екатерину Ивановну, племянницу Петра (дочь его покойного брата Ивана). В конце января 1716 г. в Петербурге был подписан брачный договор, а в апреле в Гданьске состоялась официальная церемония бракосочетания. Это соглашение значительно выходило за рамки обычного брачного контракта. Согласно союзному договору, царь гарантировал безопасность герцога. В его распоряжение передавалось десять полков пехоты, а в качестве приданного был обещан приморский город Висмар после изгнания из него шведов.
Взамен этого русское командование получало право использовать территорию и гавани герцогства для борьбы против Швеции. Русские подданные, пользуясь покровительством Герцога, могли беспрепятственно посещать Мекленбург, свободно заниматься торговлей, располагая здесь складами и пристанями.
Историки достаточно единодушно оценивают этот договор как протекторат России над Мекленбургом[13].
Как показали последующие события, выгоды от этого союза оказались призрачными. Он заметно охладил отношения России с союзниками и похоронил надежды на союз с Англией.
Вскоре после подписания брачного контракта, но еще до заключения союзного договора России с Мекленбургом Куракин предостерегал царя: "Женитьба герцога мекленбургского и отдача ему Висмара противна двору английскому. Мой долг донести, что никак не должно спешить этою женитьбою..., через это нынешняя дружба может быть потеряна".
Так и произошло. Лондонские переговоры о союзе зашли в тупик.
Борис Иванович пользовался кредитом доверия в дипломатических кругах Европы. Часто именно через него иностранные коллеги зондировали почву о реакции Петербурга на ту или иную акцию.
Усилия российской дипломатии после военных успехов в Прибалтике (овладение Ригой, Выборгом в 1710 г.) были направлены на поиски мира. Нужно было переломить неблагоприятную для России международную ситуацию в свою пользу или, по крайней мере, нейтрализовать системой союзов враждебные намерения ряда держав; установить контакты со Швецией с целью зондажа планов противника и последующих переговоров о мире.
Куракин, являясь ведущим дипломатом России, активно участвовал в решении этих задач. Летом 1717 г. он сопровождал царя в его поездке в Париж и в августе вместе с вице-канцлером Шафировым заключил договор между Россией, Францией и Пруссией "о дружбе и восстановлении мира в Европе". Этот договор не имел далеко идущих последствий, на что рассчитывала российская сторона. Петр I, как подметил герцог Сен-Симон, имел "страстное желание заключить союз с Францией". Автор многотомных мемуаров, весьма заинтересованно наблюдавший за визитом царя, подчеркнул значение возможного сближения Франции и России не только для своей страны, но и в целом для обстановки в Европе: "Не было ничего более выгодного для нашей торговли, нашего положения на севере, в Германии и во всей Европе ... Франция бесконечно выиграла бы от тесного союза" с Россией. Схожих мнений придерживались и другие политики Франции[14].
Однако в правительстве Филиппа Орлеанского возобладала тенденция укрепления "согласия с британским величеством" (в январе 1717 г. Франция связала себя договором с недавним противником из-за конфликта с Испанией). Кроме того, Франция не отказывалась от союзнических отношений со Швецией, напротив, толкала Россию на противостояние с ее естественным (из-за турецких дел) союзником - Австрией.
Все же договорные отношения с Францией имели для России определенное положительное значение. Они подвели черту под длительной полосой натянутых, а временами враждебных русско-французских отношений, что было закреплено учреждением постоянного представительства России в Париже. Франция обязывалась склонить Швецию к мирным переговорам с Россией.
Однако, как вскоре выяснилось, французского посредничества не потребовалось ни России, ни Швеции. Еще до визита Петра I в Париж по инициативе шведской стороны стали налаживаться российско-шведские контакты. Все они осуществлялись через Куракина и носили характер зондажа. В августе 1717 г. Куракин встретился с советником Карла XII бароном фон Герцем. Он сообщил русскому послу "о склонности короля к миру". То же от имени своего государя заявил и Куракин.
В начавшихся предварительных переговорах о мире Петр I предоставил ему самые широкие полномочия ("всемерную мочь"). Царской грамотой послу делегировалось право "в конференции о том вступать, трактовать, заключать и подписывать так свободно, якобы мы то сами присутственно чинили". Царским словом гарантировалась нерушимость и ратификация всего того, что послом "предложено, трактовано, заключено, подписано и разменено будет"[15].
Ценой небольших уступок России Герц намеревался привлечь Россию к осуществлению широких завоевательных планов в Европе. Пользуясь доверием короля, он побуждал его сосредоточить усилия на возврате утраченных владений в Южной Прибалтике и завоевании Норвегии, принадлежавшей Дании.
В письме к царю Куракин показал авантюризм подобных намерений, участие в которых вовлекло бы Россию в войну против союзников (Дания, Пруссия, Ганновер) и значительно осложнило бы отношения с Англией и Францией. По мысли Куракина, это был не лучший путь к долгожданному миру.
Российская сторона на Аландском конгрессе (переговоры велись на Аландских островах), руководствуясь инструкциями Петра I, из-за тактических соображений не отвергла шведских условий. Однако кардинальные изменения внешнеполитического курса Швеции, последовавшие после смерти Карла XII, снова отдалили мир.
Новое правительство Швеции Ульрики-Элеоноры и Фредерика I заключило мирные договоры со вчерашними союзниками России - Данией, Ганновером, Пруссией, установило союзнические отношения с Англией. Казалось, России грозила полная международная изоляция. В Петербург стали поступать тревожные вести о планах вторжения в Россию коалиции ряда стран, намечаемого на 1720 год.
Вместе с тем Куракин, анализируя международную обстановку в начале 1720 г., находит ее не столь безнадежной для отечества. По его мнению, Дания и Пруссия, удовлетворив свои территориальные притязания (первая получила Шлезвиг, вторая - Штеттин), никак не были заинтересованы в войне за чужие интересы. Крупнейшим державам континента - Франции и Австрии - военная авантюра против России ничего, кроме огромных расходов и вероятного поражения, не сулила. Сама Швеция не располагала достаточными ресурсами для широкомасштабной наступательной войны. Швеция уже не имела сильной сухопутной армии.
Прогноз Куракина полностью оправдался. Когда встал вопрос о собирании воинских сил для агрессии против России, ни одно из европейских государств не поддержало планы Лондона и Стокгольма. Более того, даже не возникло речи о разрыве дипломатических отношений с Петербургом.
Однако Швецию продолжала поддерживать Англия, располагавшая самым большим флотом в Европе. Антирусские настроения на Британских островах разжигали распространявшиеся в стране памфлеты, в которых русские выставлялись в крайне неприглядном свете, а Россия - как угроза европейской безопасности. Куракин не мог безучастно наблюдать за этими враждебными его стране демаршами. С одобрения Петербурга дипломат подготовил встречные "мемориалы", в которых как бы от частных лиц, в стиле, присущем публицистике, разъяснялись истинные намерения правительства России и приводились примеры, свидетельствующие, что не оно повинно в ухудшении российско-британских отношений.
Руководствуясь советами Куракина, резидент в Англии Ф. Веселовский распространил такой "мемориал" среди наиболее влиятельных членов парламента. То же сделал Борис Иванович и в стране своего пребывания. Посол обратился к правительству Голландии с просьбой о содействии в нормализации отношений с Лондоном, "в чем мы господ Статов медиацию (посредничество. - Г. К.) охотно приемлили". В новом, более обстоятельном "мемориале" последовательно прослеживалась политика Георга I со времени, когда он был еще претендентом на английский престол (который занял в 1714 г., будучи ганноверским курфюрстом). В нем приводились факты, изобличавшие курфюрста и короля в двуличии, в нарушении договоренностей и подчинении британской политики интересам своего княжества (Ганновера). Король вынужден был в ответ оправдываться.
Общественное мнение Англии стало постепенно отходить от антирусской истерии. Веселовский доносил в Петербург, что восемь из десяти членов парламента независимо от партийной принадлежности полагают, что необъявленная война России наносит вред интересам Британии.
В Лондоне наиболее болезненно была воспринята безрезультатно окончившаяся балтийская экспедиция адмирала Норриса летом 1720 г., стоившая казне 600 тыс. фунтов. По поручению Петра I посол в Голландии распространил через газеты сообщение об "успехах" огромного объединенного англошведского флота, а "особливо, об избе и бане", уничтоженных десантом на о. Нарчине за неимением ничего более существенного. Несомненно, позитивно на международном престиже России сказалась политика свободы торговли, которой по настоятельному совету Куракина придерживался Петр I.
Упорство Англии, единственной державы, поддерживавшей Швецию, было сломлено. Летом 1720 г. не только парламент, но и сам Георг I предложил Швеции начать переговоры с Россией о мире. Окончательно подтолкнули к этому короля безуспешные попытки английского флота защитить собственно коронные земли союзника от русских десантов. В Швеции возникло опасение, что Россия готова предпринять более масштабные действия на территории неприятеля.
Куракин в записке "О войне и мире"[16], составленной в 1720 г., полагает, что к "мирным кондициям" Швецию может склонить только полная оккупация страны, когда русские войска будут маршировать в Стокгольме. Однако, по его мнению, осуществить переброску значительных сухопутных сил крайне рискованно по причине полного превосходства на море соединенных флотов Швеции и Англии.
Другая рекомендация автора записки представляется не столь однозначной. Он предлагает придерживаться в войне тактики активной обороны, не растрачивая силы на малорезультативные наступательные операции, не дозволяя, в свою очередь, неприятелю "чинить десанты" в Лифляндии и Финляндии.
Можно предположить, что в той обстановке, какая сложилась к началу 1720 г., время работало на Россию. В следующем году не пятитысячный десант и осада города Евле, а комплекс упомянутых выше причин побудил Швецию заключить мир.
В этом немалая заслуга принадлежит российской дипломатии. Находясь по-прежнему вдалеке от родины, Куракин разделял радость своих соотечественников, праздновавших в Петербурге окончание войны и подписание Ништадтского мира 1721 года.