там оставаться, не живется мне, вечному страннику, в дивных чертогах
Элронда.
Горы обступали их все теснее. Далеко позади остался торный путь к
реке Бруинен. Путники зашли в длинную долину, сущее ущелье, темное и
тихое. Над каменными взлобьями нависали деревья, обнажая узловатые,
старчески цепкие корни; выше по склонам густел сосняк.
Хоббиты вконец выбились из сил. Шаг за шагом пробирались они по
нехоженой низине, загроможденной рухнувшими деревьями и обломками
скал. Низом они шли не только из-за Фродо, которому невмоготу было
вскарабкаться на кручу: зачем карабкаться-то? Все равно там не пройдешь.
А на второй день засмурело. Ровный западный ветер нагнал с моря
беспросветную хмарь, и на темные вершины гор заморосил обмочной
дождь. К вечеру на них нитки сухой не осталось, и ночлег их был
безрадостный, даже огня не развели. Наутро горы показались еще выше и
круче, а долина уводила на север, куда вовсе не надо. Бродяжник, видно, тоже встревожился: уж десять дней, как с Заверти, и припаса всего ничего.
А дождик сеял и сеял.
Заночевали на уступе, в каменной пещерке, скорее выемке скалы.
Фродо мучился. От холода и сырости рана разнылась хуже некуда, и
мертвенная, леденящая боль спать не давала. Он метался, ворочался и с
ужасом прислушивался к ночным шумам и шорохам: ветер свистел в
расселинах, струилась-капала вода, кряхтели горы, скатывались камни. Он
вдруг почувствовал, что черные призраки – вот они, здесь, сейчас конец
всему на свете; сел и увидел спину Бродяжника, который стерег их в
бессонном бдении и курил трубку. Он откинулся на спину и забылся
смутным сном, гуляя по свежей, пахучей траве своего садика – там, в
Хоббитании, – и все это было бледно и странно, а по-настоящему четко
чернели одни высокие призраки у входа в пещеру.
Когда он проснулся утром, дождик уже перестал. Тяжко нависшие
облака расползались, и сквозило бледно-голубое небо. Ветер снова
менялся. Вышли вовсе не спозаранок. После холодного, невкусного
завтрака Бродяжник отлучился и велел им покамест носа из пещеры не
казать. Взберется, сказал он, куда-нибудь повыше – и оглядится.
Принес он недобрые вести.
– Далековато занесло нас на север, – заметил он. – Непременно надо
южнее податься, а то, чего доброго, забредем в Эттенблат, в северную
глухомань. Там тролли хозяйничают, и места мне незнакомые. Можно бы, конечно, попробовать выйти на Раздол с севера, если прямиком; но опять
же и путь долгий, и дороги я толком не знаю, да и припасов не хватит.
Придется, хочешь не хочешь, выбираться к Бруиненской переправе.
Остаток дня они карабкались по осыпям. Нашли ущелье, которое
вывело их в долину, пролегавшую на юго-восток, в самом подходящем
направлении; но под вечер путь им преградил скалистый хребет,
выщербленный, на фоне небесной темени, точно обломанная пила. Либо
назад, неизвестно куда, либо уж, куда ни шло, вперед.
Попытались одолеть его с ходу, но не тут-то было. Фродо спешился и
старался не отстать от друзей, а ноги дрожали и подкашивались. Пони
великими трудами затягивали на кручи; а сами они то и дело теряли тропу,
да и была ли она, эта тропа, неизвестно, а поклажа тяжелая. Почти что
стемнело, и сил у них не было никаких, когда они наконец взобрались на
вершину. Между зубцами оказалась узкая седловина, и впереди был крутой