рука безжизненно свисала; мертвая хватка ледяной боли впивалась в плечо
и в грудь. Деревья и камни казались смутными тенями.
– Дальше идти нельзя, – сказал Мерри Бродяжнику. – Фродо, сам
видишь, на ногах не стоит. Очень я боюсь за него. Ну и что нам делать? Ты
думаешь, как – в Раздолето его сумеют вылечить, если мы туда доберемся?
– Там посмотрим, – сказал Бродяжник. – Я больше ничего сделать пока
что не могу; из-за его раны я вас так и подгоняю. Но сегодня – это ты прав
– дальше нельзя.
– А что такое с хозяином? – тихо спросил Сэм, умоляюще глядя на
Бродяжника. – Ранка-то была махонькая и уже затянулась: только белый
шрамик на плече.
– Фродо пронзило оружие Врага, – отозвался Бродяжник. – Ядовитое,
гибельное, колдовское оружие. Мне это черное чародейство неподвластно.
Что еще я могу тебе сказать? Держись, Сэм!
Холодная выдалась ночевка на высоком уступе, хотя и развели
костерок под скрюченными корнями громадной сосны: здесь, наверно,
когда-то глину брали. Хоббиты съежились и прижимались друг к другу.
Свиристел ледяной ветер, и слышны были стоны и вздохи нижних
деревьев. Фродо одолел полусон: ему мерещилось, будто над ним плещут
черные крылья, а на крыльях – мертвецы, отыскивающие, где это он
укрылся.
Забрезжило ясное, прозрачное утро; воздух посвежел, и промытые
дождем бледные небеса источали неяркий свет. Путники приободрились:
вот бы еще солнышко пригрело, а то руки-ноги совсем окоченели. Как
только рассвело, Бродяжник, прихватив с собой Мерри, отправился
обозревать окрестности на восточный пик. Когда они вернулись с
просветлевшими лицами, солнце уже сияло вовсю. Шли они почти что
правильно, и теперь нужно было спуститься крутым откосом и оставить
горы по левую руку. Бродяжник опять углядел вдали серый отблеск
Бруинена, а путь к переправе хоть пока и не виден, но пролегает
неподалеку от реки, вдоль ее ближнего берега.
– Надо нам снова выбираться на Тракт, – сказал он. – По горам не
пройдем. Будь что будет, а торного пути нам никак не миновать.
Наспех позавтракали и сразу тронулись в путь. Медленно спускались
по южному склону: но он оказался вовсе не так уж и крут, не то что
вчерашний подъем, и вскоре Фродо снова усадили на пони. Бывший одер
Бита Осинника на диво сноровисто выбирал путь и даже почти не
встряхивал седока, точно заботился о нем. Путники мало-помалу
повеселели. Даже Фродо под лучами утреннего солнца словно бы
полегчало, но в глазах у него то и дело мутилось, и он поспешно протирал
их обеими руками.
Пин шел чуть впереди прочих. Вдруг он обернулся и крикнул:
– Эй, здесь тропа!
Подошли – верно, тропа: она, виясь, выползала из нижних перелесков
и терялась на пути к вершине. Местами она совсем заросла, ее
загромоздили сброшенные валуны и сваленные стволы; но, видно, когда-то
по ней очень и очень хаживали. Проложил ее какой-то дюжий тяжелоступ:
старые деревья были срублены или сломаны и огромные скалы расколоты
или отодвинуты.