Леголас стоял посреди прогалины, наклонившись и вглядываясь в лесную
темень, будто слушал дальние голоса.
Гном понемногу развел костер, и все трое обсели его, как бы заслоняя
от лишних взглядов. Леголас поднял глаза и посмотрел на охранявшие их
ветви.
– Взгляните! – воскликнул он. – Дерево радуется теплу!
Может быть, их обманула пляска теней, однако всем троим показалось,
что нижние, тяжкие ветви пригнулись к огню, а верхние заглядывали в
костер; иссохшие бурые листья терлись друг о друга, будто стосковавшись
по теплу.
Внезапно и воочию, как бы напоказ, была им явлена безмерная,
чуждая и таинственная жизнь темного, неизведанного Леса. Наконец
Леголас прервал молчание.
– Помнится, Келеборн остерегал нас против Фангорна, – сказал он. –
Как думаешь, Арагорн, почему? И Боромир тоже – что за россказни
слышал он про этот Лес?
– Я и сам наслышался о нем разного – и от гондорцев, и от других, –
отвечал Арагорн, – но, когда бы не Келеборн, я бы по-прежнему считал эти
россказни выдумками от невежества. Я-то как раз хотел спросить у тебя, есть ли в них толика правды. Но коль это неведомо лесному эльфу, что
взять с человека?
– Ты странствовал по свету больше моего, – возразил Леголас. – А у
нас в Лихолесье о Фангорне ничего не рассказывают, вот только песни
поют про онодримов, по-вашему онтов, что обитали здесь давным-давно –
ведь Фангорн древнее даже эльфийских преданий.
– Да, это очень древний Лес, – подтвердил Арагорн, – такой же
древний, как Вековечный у Могильников, только этот вдесятеро больше.
Элронд говорил, что они общего корня: останки могучей лесной крепи
Предначальных Времен – тех лесов без конца и края, по которым бродили
Перворожденные, когда люди еще не пробудились к жизни. Однако есть у
Фангорна и собственная тайна. А что это за тайна, не знаю.
– Я так и знать не желаю, – сказал Гимли. – Пусть Лес не тревожится
за свои тайны, мне они ни к чему.
Кинули жребий, кому оставаться на часах: первым выпал черед Гимли.
Остальные двое улеглись, и сон мгновенно оцепенил их; однако Арагорн
успел проговорить:
– Гимли! Не забудь – здесь нельзя рубить ни сука, ни ветки. И за
валежником далеко не отходи, пусть уж лучше костер погаснет. Чуть что –
буди меня!
И уснул как убитый. Леголас покоился рядом с ним: сложив на груди
легкие руки, лежал с открытыми глазами, в которых дремотные видения
мешались с ночной полуявью, ибо так спят эльфы. Гимли сгорбился у
костра, задумчиво поводя пальцем вдоль острия секиры. Лишь шелест
дерева нарушал безмолвие.
Вдруг Гимли поднял голову и в дальнем отблеске костра увидел
сутулого старика, укутанного в плащ; он опирался на посох, шляпа с
широкими обвислыми полями скрывала его лицо. Гимли вскочил на ноги,
потеряв от изумления дар речи, хотя ему сразу подумалось, что они попали
в лапы к Саруману. Арагорн с Леголасом приподнялись, пробужденные его
резким движением, и разглядывали ночного пришельца. Старик стоял