– Подходи без опаски, отче, – выпрямившись, обратился к нему
Арагорн. – Если озяб, погреешься у костра.
Он шагнул вперед, но старец исчез, как провалился. Нигде поблизости
его не оказалось, а искать дальше они не рискнули. Луна зашла; костер едва
теплился.
– Кони! Наши кони! – вдруг воскликнул Леголас.
А коней и след простыл. Они сорвались с привязи и умчались
неведомо куда. Все трое стояли молча, бессильно опустив руки,
ошеломленные новой зловещей бедой. До единственных здешних
соратников, ристанийских витязей, сразу стало далеко-далеко: за опушками
Фангорна простиралась, лига за лигой, необъятная и тревожная степь.
Откуда-то из ночного мрака до них словно бы донеслись ржанье и
лошадиный храп; потом все стихло, и холодный ветер всколыхнул
уснувшую листву.
– Ну что ж, ускакали они, – сказал наконец Арагорн. – Ни найти, ни
догнать их не в нашей власти: если сами не вернутся, то на нет и суда нет.
Отправились мы пешком, и ноги пока остались при нас.
– Ноги! – устало фыркнул Гимли. – Пускать свои ноги в ход – это я
пожалуйста, только есть свои ноги не согласен. – Он подкинул хворосту в
огонь и опустился рядом.
– Совсем недавно тебя и на лошадь-то было не заманить, – рассмеялся
Леголас. – Ты погоди, еще наездником станешь!
– Куда уж мне, упустил свой случай, – отозвался Гимли. – Если хотите
знать, – сказал он, мрачно помолчав, – то это был Саруман, и никто больше.
Помните, Эомер как говорил: является, дескать, старец-странник в плаще с
капюшоном. Так и говорил. То ли он, Саруман, лошадей спугнул, то ли
угнал, ничего теперь не поделаешь. И попомните мое слово, много бед нам
готовится!
– Слово твое я попомню, – обещал Арагорн. – Попомню еще и то, что
наш старец прикрывался не капюшоном, а шляпой. Но все равно ты,
пожалуй что, прав, и теперь нам не будет покоя ни ночью, ни днем. А пока
все-таки надо отдохнуть, как бы оно дальше ни вышло. Ты вот что, Гимли,
спи давай, а я покараулю. Мне надо немного подумать, высплюсь потом.
Долго тянулась ночь. Леголас сменил Арагорна, Гимли сменил
Леголаса, и настало пустое утро. Старец не появлялся, лошади не
вернулись.
Глава III
Урукхай
Пин был окован смутной и беспокойной дремой: ему казалось, что он
слышит собственный голосок где-то в темных подвалах и зовет: «Фродо, Фродо!» Но Фродо нигде не было, а гнусные рожи орков ухмылялись из
мрака, и черные когтистые лапы тянулись со всех сторон. Мерри-то куда же
делся?
Пин проснулся, и холодом повеяло ему в лицо. Он лежал на спине.
Наступал вечер, небеса тускнели. Он поворочался и обнаружил, что сон не
лучше яви, а явь страшнее сна. Он был крепко-накрепко связан по рукам и
ногам. Рядом с ним лежал Мерри, лицо серое, голова обмотана грязной
кровавой тряпкой. Кругом стояли и сидели орки, и числа им не было.
Трудно складывалось былое в больной голове Пина, еще труднее
отделялось оно от сонных видений. А, ну да: они с Мерри бросились