исполинский дымный столп. Он склубился в дальнюю гору, вершина ее
разгорелась и полыхнула ало-зеленым пламенем. Из пламени вылетел
красно-золотой дракон, до ужаса настоящий, только поменьше: глаза его
горели яростью, пасть изрыгала огонь; с бешеным ревом описал он три
свистящих круга, снижаясь на толпу. Все пригнулись: многие попадали
ничком. Дракон пронесся над головами хоббитов, перекувырнулся в
воздухе и с оглушительным грохотом взорвался над Приречьем.
– Пожалуйте к столу! – послышался голос Бильбо.
Общий ужас и смятенье как рукой сняло; хоббиты повскакивали на
ноги. Всех ожидало дивное пиршество; особые столы для родни были
накрыты в большом шатре с деревом. Там собрались сто сорок четыре
приглашенных (это число у хоббитов называется «гурт», но народ на гурты
считать не принято) – семьи, с которыми Бильбо и Фродо состояли хоть в
каком-нибудь родстве, и несколько избранных друзей дома, вроде
Гэндальфа.
И многовато было среди них совсем еще юных хоббитов, явившихся с
родительского позволения: родители обычно позволяли им допоздна
засиживаться за чужим столом – а то поди их накорми, не говоря уж –
прокорми.
Во множестве были там Торбинсы и Булкинсы, Кролы и Брендизайки,
не обойдены Ройлы (родня бабушки Бильбо), Ейлы и Пойлы (дедова
родня), представлены Глубокопы, Бобберы, Толстобрюхлы, Барсуксы,
Дороднинги, Дудстоны и Шерстопалы. Иные угодили в родственники
Бильбо нежданно-негаданно: кое-кто из них и в Норгорде-то никогда не
бывал. Присутствовал и Оддо Лякошель-Торбинс с женою Любелией. Они
терпеть не могли Бильбо и презирали Фродо, но приглашение было писано
золотыми чернилами на мраморной бумаге, и они не устояли. К тому же
кузен их Бильбо с давних пор славился своей кухней.
Сто сорок четыре избранника рассчитывали угоститься на славу; они
только побаивались послеобеденной речи хозяина (а без нее нельзя). Того и
жди, понесет он какую-нибудь околесицу под названием «стихи» или,
хлебнув стакан-другой, пустится в россказни о своем дурацком и
непонятном путешествии. Угощались до отвала: ели сытно, много, вкусно и
долго. Чего не съели, забрали с собой. Потом несколько недель еды в
окрестностях почти никто не покупал, но торговцы были не в убытке: все
равно Бильбо начисто опустошил их погреба, запасы и склады – за деньги,
конечно.
Наконец челюсти задвигались медленнее, и настало время для Речи.
Гости, как говорится у хоббитов, «подкушали» и были настроены
благодушно. В бокалах – любимое питье, на тарелках – любимое
лакомство… Так пусть себе говорит что хочет, послушаем и похлопаем.
– Любезные мои сородичи, – начал Бильбо, поднявшись.
– Тише! Тише! Тише! – закричали гости; хоровой призыв к тишине
звучал все громче и никак не мог стихнуть.
Бильбо вылез из-за стола, подошел к увешанному фонариками дереву
и взгромоздился на стул. Разноцветные блики пробегали по его
праздничному лицу; золотые пуговки сверкали на шелковом жилете. Он
был виден всем в полный рост: одну руку не вынимал из кармана, а другой
помахивал над головой.