– Кгм, кха! Ну, доброе утро, Мерри и Пин, – прогудел он при виде
хоббитов. – Вы, однако, поспать горазды! А я уж нынче отшагал шагов под
тысячу. Сейчас вот попьем водички и отправимся на Онтомолвище!
Он нацедил им по полному кубку из каменной корчаги, но не из
вчерашней, из другой. И вкус у воды был не тот, что вечером: она была
гуще и сытнее, вроде и не питье вовсе, а прямо-таки еда. Хоббиты
прихлебывали, сидя на краю высокого ложа, и закусывали эльфийскими
хлебцами-путлибами (они были вовсе не голодные, но как-никак завтрак, жевать что-то полагается), а Древень стоял дожидался их, напевая то ли на
онтском, то ли на эльфийском, то ли еще на каком языке и поглядывая на
небо.
– А где оно, ваше Онтомолвище? – отважился наконец спросить Пин.
– Кгм, как? Онтомолвище-то где? – переспросил Древень,
обернувшись. – Это не место, Онтомолвище, это собрание онтов, нынче
такие собрания созываются очень-очень редко. Ну, сейчас-то многие, н-да,
многие мне накрепко обещали быть. А соберемся мы, где и всегда: людское
название этому месту – Тайнодол. Отсюда малость на юг. Надо нам
подойти туда к полудню, не позже.
Вскоре они тронулись в путь. Древень, как накануне, усадил хоббитов
на предплечьях. Выйдя из чертога, он свернул вправо, шутя перешагнул
через бурливый ручей и пошел на юг возле безлесных подножий высоких
обрывистых склонов. За каменистыми осыпями виднелись березняк и
рябинник, а выше – темное густое краснолесье. Потом Древень отошел от
предгорий и подался в Лес, где деревья были такие высокие, раскидистые и
толстые, каких хоббиты в жизни не видывали. Поначалу их, почти как на
опушке Фангорна, прихватило удушье, но очень скоро дыханье наладилось.
Древень с ними не заговаривал. Он раздумчиво бухтел себе под нос, и
слышалось только «бум-бум, рум-бум, бух-трах, бум-бум, трах-бах, бум-
бум, та-ра-рах-бум» или вроде того – то угрюмей, то радостней, то глуше, то гулче. Иногда хоббитам чудился ответный гул, трепет или звук, не то из-
под земли, не то над головой, а может быть, гудели стволы; но Древень
знай себе вышагивал, не глядя по сторонам.
Пин принялся было считать мерные «онтские шаги», но сбился со
счету на третьей тысяче, а тут и Древень пошел чуть помедленнее.
Внезапно остановившись, он опустил хоббитов на траву, раструбом
приложил ладони ко рту и, словно из гулкого рога, огласил лес протяжным
кличем. «Гу-у-гу-у-гу-умм!» – раскатилось окрест, и деревья явственно
вторили зову. Потом со всех сторон издалека донеслось: «Гу-у-гу-у-гу-у-гу-
у-гумм!» – и это был уже не отзвук, а отклик.
Древень примостил хоббитов на плечи и опять зашагал, время от
времени повторяя громогласный призыв. Отклики слышались все ближе.
Так они шли да шли – и наконец уперлись в глухую стену вечнозеленых
деревьев неведомой хоббитам разновидности: они ветвились от самых
корней, густой темноглянцевитой листвой походили на падуб и были
усыпаны крупными, налитыми оливковыми бутонами.
Древень свернул налево, и через несколько шагов живая преграда
вдруг разомкнулась: утоптанная тропа ныряла в узкий проход и вела вниз
по крутому склону в просторную чашеобразную долину, обнесенную
поверху вечнозеленой изгородью. На округлой травянистой глади не было
ни деревца, лишь посреди долины высились три белоснежные красавицы
березы. По откосам сбегали еще две тропы, с запада и с востока.