хозяина дома, будь то даже хижина дровосека, если бы меч мой был не
Андрил.
– Как бы он ни именовался, – сказал Гайма, – но ты положишь его
здесь или будешь сражаться один со всеми воинами Эдораса.
– Почему же один? – проговорил Гимли, поглаживая пальцем лезвие
своей секиры и мрачно поглядывая на телохранителя конунга, точно
примеряясь рубить молодое деревце. – Не один!
– Спокойствие! – повелительно молвил Гэндальф. – Мы – ваши друзья
и соратники, и всякая распря между нами на руку только Мордору – он
отзовется злорадным хохотом. Время дорого. Прими мой меч, доблестный
Гайма. Его тоже побереги: имя ему Яррист, и откован он эльфами много
тысяч лет назад. Меня теперь можешь пропустить. А ты, Арагорн,
образумься!
Арагорн медленно отстегнул пояс и сам поставил меч стоймя у стены.
– Здесь я его оставлю, – сказал он, – и повелеваю тебе не прикасаться к
нему, и да не коснется его никто другой. Эти эльфийские ножны хранят
Сломанный Клинок, перекованный заново. Впервые выковал его Тельчар –
во времена незапамятные. Смерть ждет всякого, кто обнажит меч
Элендила, кроме его прямых потомков.
Страж попятился и с изумлением взглянул на Арагорна.
– Вы словно явились по зову песни из дней давно забытых, –
проговорил он. – Будет исполнено, господин, как ты велишь.
– Ну, тогда ладно, – сказал Гимли. – Рядом с Андрилом и моей секире
не зазорно полежать отдохнуть. – И он с лязгом положил ее на мозаичный
пол. – Теперь все тебя послушались, давай веди нас к своему конунгу.
Но страж мешкал.
– Еще твой посох, – сказал он Гэндальфу. – Прости меня, но и его
надлежит оставить у дверей.
– Вот уж нет! – сказал Гэндальф. – Одно дело – предосторожность,
даже излишняя, другое – неучтивость. Я – старик. Если ты не пустишь
меня с палкой, то я сяду здесь и буду сидеть, пока Теодену самому не
заблагорассудится приковылять ко мне на крыльцо.
Арагорн рассмеялся.
– Кто о чем, а старик о своей палке, – сказал он. – Что ж ты, –
укоризненно обратился он к Гайме, – неужели и вправду станешь отнимать
палку у старика? А без этого не пропустишь?
– Посох в руке волшебника может оказаться не подпоркой, а жезлом, –
сказал Гайма, пристально поглядев на ясеневую палку Гэндальфа. – Однако
ж в сомнении мудрость велит слушаться внутреннего голоса. Я верю, что
вы друзья и что такие, как вы, не могут умышлять лиходейства. Добро
пожаловать!
Загремели засовы, тягучим скрежетом отозвались кованые петли, и
громоздкие створки медленно разошлись. Пахнуло теплом, почти затхлым
после свежего и чистого горного воздуха. В многоколонном чертоге
повсюду таились тени и властвовал полусвет; лишь из восточных окон под
возвышенным сводом падали искристые солнечные снопы. В проеме
кровли, служившем дымоходом, за слоистой пеленой виднелось бледно-
голубое небо. Глаза их пообвыкли, и на мозаичном полу обозначилась
затейливая руническая вязь. Резные колонны отливали тусклым золотом и