сонных гномов, как я, свет еще не видывал. Маятное дело эта верховая
езда. И однако ж секира у меня в руках ну прямо ходуном ходит. Ладно уж,
раз спать нельзя, давайте сюда побольше орков, было бы только где
размахнуться – и сразу станет не до сна.
Время тянулось еле-еле. В долине догорали далекие пожары.
Изенгардское воинство теперь надвигалось в молчании: огненные змеи
вились по налогу.
Вдруг от Гати донесся пронзительный вой и ответный клич
ристанийцев. Факелы, точно уголья, сгрудились у въезда – и рассыпались,
угасая. По приречному лугу и скалистому откосу к воротам Горнбурга
примчался отряд всадников: застава отступила почти без потерь.
– Штурмуют вал! – доложили они. – Мы расстреляли все стрелы, ров и
проход завалены трупами. Это их задержит ненадолго – они лезут и лезут
на вал повсюду, бесчисленные, как муравьи. Но идти на приступ с
факелами им впредь будет неповадно.
Перевалило за полночь. Нависла непроглядная темень, душное
затишье предвещало грозу. Внезапно тучи распорола ослепительная
вспышка, и огромная ветвистая молния выросла среди восточных вершин.
Мертвенным светом озарился склон от стены до Гати: там кишмя кишело
черное воинство – приземистые, широкозадые орки и рядом рослые,
грозные воины в шишаках, с воронеными щитами. А из-за Гати
появлялись, наползали все новые и новые сотни. Темный, неодолимый
прибой вздымался по скату, от скалы к скале. Гром огласил долину. Хлынул
ливень.
И другой, смертоносный ливень обрушился на крепостные стены:
стрелы свистели, лязгали, отскакивали, откатывались – или впивались в
живую плоть. Так начался штурм Хельмовой Крепи, а оттуда не раздалось
ни звука, не вылетело ни единой ответной стрелы.
Осаждающие отпрянули перед безмолвной, окаменелой угрозой. Но
молния вспыхивала за молнией, и орки приободрились: они орали,
размахивали копьями и мечами и осыпали стрелами зубчатый парапет, а
ристанийцы с изумленьем взирали на волнуемую военной грозой
зловещую черную ниву, каждый колос которой ощетинился сталью.
Загремели медные трубы, и войско Сарумана ринулось на приступ:
одни – к подножию Ущельной стены и Южной башне, другие – через
плотину на откос, к воротам Горнбурга. Туда устремились огромной толпой
самые крупные орки и дюжие, свирепые горцы Дунланда. В блеске молний
на их шлемах и щитах видна была призрачно-бледная длань. Они бегом
одолели откос и подступили к воротам.
Крепость, словно пробудившись, встретила их тучею стрел и градом
каменьев. Толпа дрогнула, откатилась врассыпную и снова хлынула вперед,
опять рассыпалась и опять набежала, возвращаясь упорно, как приливная
волна. Громче прежнего взвыли трубы, и вперед с громогласным ревом
вырвался плотный клин дунландцев; они прикрывались сверху своими
большими щитами и несли два огромных обитых железом бревна. Позади
их столпились орки-лучники, держа бойницы под ураганным обстрелом.
На этот раз клин достиг ворот, и они содрогнулись от тяжких размашистых
ударов. Со стены падали камни, но место каждого поверженного тут же
занимали двое, и тараны все сокрушительней колотили в ворота.