все уладится.
Еще далеко не закончено было погребение, когда конунг со свитою
изготовились к отъезду. И Теоден оплакал своего верного стража Гайму и
первым бросил горсть земли в его могилу.
– Великое горе причинил Саруман мне и всему нашему краю, – молвил
он. – Когда мы с ним встретимся, я ему это попомню.
Солнце клонилось к западному всхолмью излога. Теодена и Гэндальфа
провожали до Гати – ополченцы и вестфольдцы, стар и млад, женщины и
дети, высыпавшие из пещер. Звонко разливалась победная песнь – и вдруг
смолкла, ибо угрюмые деревья внушали страх ристанийцам.
На опушке кони стали: им, как и их всадникам, не хотелось
углубляться в лес. Недвижные, серые, зловещие деревья стояли в туманной
дымке: их простертые ветви растопырились, точно лапы, готовые схватить
и впиться, извилистыми щупальцами застыли корни, а под ними зияли
черные провалы. Но Гэндальф тронулся вперед, и за ним последовали
остальные, въезжая один за другим под своды корявых ветвей, осенявших
дорогу из Горнбурга – а она оказалась свободна, рядом с нею текла
Ущелица, и золотистым сиянием лучились небеса. А древесные стволы по
обе стороны уже окутывали сумерки, и из густеющей мглы доносились
скрипы, трески и кряхтенье, дальние вскрики и сердитая безголосая молвь.
Ни орков, ни лесных зверей не было.
Леголас и Гимли ехали на одной лошади и держались поближе к
Гэндальфу, а то Гимли сильно побаивался леса.
– Душно как, правда? – сказал Леголас Гэндальфу. – Нас обступает
безысходный гнев. Слышишь, воздух трепещет?
– Слышу, – отозвался Гэндальф.
– А что сталось с несчастными орками? – спросил Леголас.
– Этого, я думаю, никто никогда не узнает, – отвечал Гэндальф.
Какое-то время они ехали молча, и Леголас все поглядывал по
сторонам: если б не Гимли, он бы охотно остановился и послушал лесные
голоса.
– Ничего не скажешь, чудные деревья, – заметил он, – а уж я ли их не
навидался на своем веку! Сколько дубов знал от желудя до кучи трухи! А
что, никак нельзя немного задержаться? Я походил бы по лесу, вслушался
бы в их разговор, может, и понял бы, о чем речь.
– Нет, нет! – поспешно возразил Гимли. – Оставь их в покое! Я и так
понимаю, о чем речь: им ненавистны все двуногие, вот они и
переговариваются, как нас ловчее ловить и давить.
– Нет, не все двуногие им ненавистны, это ты выдумываешь, – сказал
Леголас. – Ненавидят они орков, а до эльфов и людей им дела нет, они и не
знают, кто мы такие. Откуда же? Они нездешние, они родились и выросли в
лесной глуши, в тенистых ложбинах Фангорна. Так-то, друг мой Гимли:
фангорнские это деревья.
– Ну да, из самого, стало быть, гиблого леса в Средиземье, –
проворчал Гимли. – Спасибо им, конечно, здорово помогли, но не лежит у
меня к ним душа. Любуйся на них, коли они тебе в диковинку, а вот мне и
правда такое привелось увидеть! Что там все леса и долины на свете! До
сих пор не нарадуюсь.
Говорю тебе, Леголас, чудной народ эти люди! Под носом у них диво