– Нынче из этой логовины дым всегда клубами валит, – сказал
Эомер. – Но такого и я, пожалуй что, не видывал. Дыма-то, поглядите, маловато, все сплошь пар. Это Саруман готовит что-нибудь новенькое.
Наверно, вскипятил воды Изена, оттого и русло сухое.
– Может, и вскипятил, – согласился Гэндальф. – Завтра утром узнаем,
в чем дело с Изеном. А пока попробуйте все-таки отдохнуть.
Заночевали неподалеку от бывшего русла Изена, пустого и заглохшего.
И спали, кому спалось. Но посреди ночи вскрикнули сторожевые, и все
проснулись. Луна зашла. Блистали звезды, но темнее ночи вскрылась
темнота – и пролилась по обе стороны реки, и уползала к северу.
– Ни с места! – велел Гэндальф. – Оружие не трогать! Погодите:
сейчас минует!
Их окутал сплошной туман; сверху мигала горсточка серых звезд, но
по обе руки стеною выросла темень; они оказались как бы в узкой лощине,
стиснутые раздвоенным шествием исполинских теней. Слышались голоса
и шепоты, стенания и тяжелый, протяжный вздох; и долгим трепетом
ответствовала земля. Казалось, конца не будет их испуганному ожиданию;
однако темнота растаяла, и звуки стихли, замерли где-то в горах.
А в южной стороне, близ Горнбурга, за полночь раздался громовой гул,
точно ураган пронесся по долине, и содрогнулись недра земные. Всех
объял ужас – затворившись, ждали, что будет. Наутро вышли поглядеть и
замерли в изумлении: не стало ни волшебного леса, ни кроваво-черной
груды мертвецов. Далеко в низине трава была вытоптана, будто великаны-
пастухи прогнали там бесчисленные стада; а за милю от Гати образовалась
огромная расселина, и над нею – насыпь щебня. Говорили, что там
схоронены убитые орки; но куда подевались несметные толпы, бежавшие в
лес, никто никогда не узнал: туда, на этот холм, не ступала нога
человеческая, и трава на нем не росла. Его прозвали Мертвецкая Запасть. И
диковинных деревьев в Ущельном излоге более не видели: как явились они
ночью, так и ушли к себе обратно, в темные ложбины Фангорна. Страшной
местью отомстили они оркам.
После этого конунгу с дружинниками не спалось; а ночь тянулась
тихая, и только под утро вдруг обрела голос река. Валуны и мели
захлестнуло половодьем, потом вода схлынула. Изен струился и клокотал
деловито, как ни в чем не бывало.
На рассвете они изготовились к походу. За бледно-серою дымкой
вставало невидимое солнце. Отяжелела, напитавшись стылым смрадом,
сырая утренняя мгла. Медленно ехали по широкой, ровной и гладкой
дороге. Слева сквозь туман виднелся длинный горный отрог: въезжали в
Нан-Курунир, Колдовскую логовину, открытую лишь с юга. Когда-то была
она зеленой и пышной; ее орошал полноводный Изен, вбирая ручьи,
родники и дождевые горные потоки, – и вся долина возделывалась, цвела и
плодоносила.
Но это было давно. У стен Изенгарда и нынче имелись пашни,
возделанные Сарумановыми рабами; но остальной долиной завладели
волчцы и терние. Куманика оплела землю, задушила кустарник; под ее
густыми порослями гнездились робкие зверьки. Деревьев не было; среди
гниющей травы там и сям торчали обугленные, изрубленные пни – останки
прежних рощ. Угрюмое безмолвие нарушал лишь Изен, бурливший в
каменистом русле. Плавали клочья дыма и клубы пара, оседая в низинах.