Скоростень. Только на третий вечер онты договорились до дела – и
вскипели ой-ой-ой как! Лес замер, точно копил грозу, а потом она
разразилась. Ох, слышали бы вы их походную песню!
– Слышал бы ее Саруман, он бы драпанул за сто земель, не разбирая
дороги, – сказал Пин.
На Изенгард! Пусть грозен он, стеной гранитной огражден,
Но мы идем крушить гранит, и Изенгард не устоит!
Длинная была песня. В ней уж и слов не стало, одни рога распевали да
гремели барабаны. Шумим-гремим, идем-грядем! Я было подумал, что они
так себе расшумелись, но теперь знаю: они просто так не шумят.
– Стемнело, и мы взошли на гребень над Нан-Куруниром, – продолжил
Мерри. – Тогда мне впервые показалось, что за нами движется Лес: ну, думаю, сплю и вижу онтские сны – ан нет, Пин тоже, хоть и раззява, а чего-
то такое заметил. И оба мы здорово испугались, но в чем было дело, покамест не разгадали.
А это, оказывается, были гворны – так их онты именуют на
«сокращенном языке». Древень про них вскользь упоминал, и я сообразил,
что это вроде бы те же онты, только одеревенелые – во всяком случае, с
виду. Стоят они там и сям, в лесу или на опушке, стоят-помалкивают и
приглядывают за деревьями; а в ложбинах, что поглубже, их, наверно,
скопилось многие сотни.
Сила в них тайная и страшная, и они напускают вокруг себя мрак –
даже не заметишь, что движутся. А они очень даже движутся, и если
рассердятся, то куда как быстро. Стоишь, к примеру, глядишь, какая погода,
слушаешь шорох ветра – глядь, а ты уж среди леса, и огромные деревья
тянутся к тебе корнями и голыми ветвями. Речь они сохранили, бывает, говорят с онтами – потому и зовутся гворны, как сказал Древень, – но
вконец ошалели и одичали. Вот уж не приведи Фангорн с ними
встретиться, если поблизости нет настоящего онта.
Ну, в общем, до полуночи мы скрывались в горах на севере
Колдовской логовины: онты, а за ними тьма-тьмущая гворнов. Мы их,
конечно, видеть не могли; только слышали жуткое поскрипывание и
покряхтывание. Темная была ночь, облачная. А с гор они двинулись, словно
лавина, и ветер засвистал в ушах. Луна из-за туч не выглядывала, и в
первом часу пополуночи на Изенгард с севера надвинулся густой лес. А
кругом никого-никого – ни врагов, ни друзей. Только светилось окно
высоко на башне – вот и все.
Древень с товарищами подобрался поближе к большим воротам, и мы
с Пином никуда не делись – сидели на плечах у Древня, и я чувствовал, как
он напрягся. Но онты – они, если даже сильно волнуются, все равно очень
осторожные и терпеливые. Они и застыли, как статуи, тихо дышали и
молча вслушивались.
Внезапно все кругом загрохотало. Завыли трубы, гул прокатился по
стенам Изенгарда. Мы уж думали – все, нас заметили, и сейчас начнется
битва. Но не тут-то было. Просто Саруман выпустил из крепости все свое
воинство. Я мало чего понимаю про войну, про эту и про любую, ничего
толком не знаю про ристанийских конников, что они за люди, но ясное
было дело: Саруман задумал одним махом разделаться с конунгом и его
подданными. А Изенгард от кого охранять? Я видел, как они шли: орки за
орками, черные стальные полчища, и верховые – на громадных волках.
Потом люди, и тоже их видимо-невидимо, при свете факелов различались
их лица. Вроде бы люди как люди, высокие, темноволосые – мрачные, но