внимали. Говорил он на их языке; я так понял, что разъяснял им свой план,
который был у него готов заранее, а может, и давным-давно. Потом они
словно растворились в серой темени; как раз уже начинало светать.
С башни они, конечно, глаз не спускали, но дозорные притаились где-
то в тени, невидимые и неслышные. Другие все ушли на север и как в воду
канули, а мы остались сами по себе. Денек выдался мрачный; мы бродили,
осматривались и хоронились, как умели, от всевидящих и зловещих окон
Ортханка. Искали мы хоть чего-нибудь поесть, ничего не находили,
присаживались отдохнуть в укромном местечке и заглушали голод
разговорами о том, каково-то воюют на юге, в Ристании, и как нынче
дышится прочим разнесчастным Хранителям. Время от времени
доносилось, будто с каменоломни, гулкое громыханье, и глухо рушились
глыбы, раскатывая эхо в горах.
Под вечер мы отправились взглянуть, что там такое делается.
Угрюмый лес гворнов вырос у края долины; другой подступил с северо-
востока к изенгардскому кольцу. Подойти ближе мы не отважились, только
послушали издали треск, грохот и шумы стройки. Онты и гворны копали
пруды и канавы, возводили дамбы: скапливали воды Изена, родников,
ручьев и речушек. Мы им мешать не стали.
В сумерках Древень явился к воротам. Он ухал, гудел и, кажется, был
доволен. Вытянул свои длиннющие руки, размял ноги и продышался. Я
спросил его, уж не устал ли он.
«Устал? – повторил он. – Не устал ли я? М-да, нет, не устал: так, разве
что заскорузнул. Сейчас бы испить как следует водицы из Онтавы. А вот
поработали мы на славу: перебросали камней и разворотили земли больше,
чем лет эдак за сто. Зато, почитай что, и кончили дело. Вы ночью-то
держитесь подальше от ворот и от этого, как его, туннеля! Вода оттуда
хлынет – поначалу гнилая, мутная, пока не вымоет все пакости Сарумана, а
уж потом Изен прикатит чистые, свежие воды». Он еще немного постоял, ковыряя стену и так себе, для развлечения, обрушивая стопудовые обломки.
Мы принялись выбирать место, где бы это поспокойней улечься и
вздремнуть, но тут пошли диковинные дела. Раздался стук копыт: всадник
мчался по дороге. Мы с Мерри залегли, а Древень укрылся в тени под
аркой. Выскочил огромный конь, точно серебро заблистало. Темно уже
было, но я разглядел лицо всадника: оно как будто светилось, и он был в
белом облачении. Я сел и уставился на него разиня рот. Хотел позвать, да
язык не слушался.
Но звать не понадобилось. Он стал рядом и глядел на нас.
«Гэндальф!» – выговорил я наконец едва слышным шепотом. Вы думаете,
он сказал: «Ах, Пин, привет! Какая приятная встреча!»? Как бы не так! Он
гаркнул: «Вставай, лодырь-бездельник Крол! Куда, разрази вас гром,
подевался в этой каше Древень? Мне он сейчас же нужен. Сыщи его, да
поживее!»
Древень заслышал его голос и вышел на свет: вот встретились так
встретились! Меня, главное, поразило, что им хоть бы что. Гэндальф
наверняка здесь и искал Древня, а тот, поди, затем и торчал у ворот, чтобы
его встретить. А я-то старику рассказывал-разливался про Морию и тому
подобное. Помнится, правда, он странным глазом на меня при этом глядел.
Только и остается думать, что он то ли виделся с Гэндальфом, то ли что о
нем прослышал, да не торопился рассказывать. У него первое дело: