облако дыма, – сказал Арагорн. – Мы опасались, не Саруман ли это
измыслил какое-нибудь новое злодейство.
– Ну да, Саруман! – фыркнул Пин. – Ему уж стало не до смеха: он, поди, задыхался в собственном смраде. Ко вчерашнему утру онтские воды
затопили все хитрые провалы, и расстелился плотный вонючий туман. Мы
в ту самую караульню и сбежали – и натерпелись там страху. Вода
прибывала; по туннелю мчалась река – того гляди, захлестнет, и поминай
как звали. Мы уж думали: все, сгинем, как орки в норе; нашлась, спасибо,
винтовая лесенка из кладовой, вывела поверх арки. Там мы уселись на
камушке над паводком и глядели на великую изенгардскую лужу. Онты
подбавляли и подбавляли воды, чтобы загасить все огни и залить все
подземные пещеры. Туман прибывал, густел – и склубился в огромный
гриб, с милю, не меньше, высотой. Вечером над восточным взгорьем
опрокинулась исполинская радуга, и такой потом хлынул грязный ливень, что и заката видно не было. А в общем было довольно тихо, только где-то
вдали тоскливо подвывали волки. Ночью онты остановили наводнение и
пустили Изен по старому руслу. Тем все покамест и кончилось.
– И вода стала опадать. Небось там в пещерах есть нижние
подвальные ярусы. Вот уж не завидую Саруману: из любого окна, смотри
не смотри, ничего путного не увидишь, одна грязь да гадость. Мы тоже
взгрустнули – кругом ни души, ни тебе онта, и новостей никаких. Так мы и
проторчали всю ночь над аркою без сна, в холоде и сырости. Казалось, вот-
вот что-нибудь такое приключится: Саруман-то в башне сидит! Ночью и
впрямь поднялся шум, будто ветер свищет в долине. Вроде бы онты и те
гворны, что уходили, вернулись назад, но куда они подевались, даже не
спрашивайте – не знаю, и все тут. Промозглым туманным утром спустились
мы вниз, огляделись, а кругом опять никогошеньки. Ну вот, пожалуй, и
нечего больше рассказывать. После всей этой катавасии нынче тише
тихого. А раз Гэндальф приехал, он и вообще порядок наведет. Эх, соснуть
бы сейчас!
Помолчали. Гимли выколотил и заново набил трубку.
– Мне вот что еще интересно, – сказал он, запаливши трут и
затянувшись, – про Гнилоуста. Ты сказал Теодену, что он в башне с
Саруманом. Как он туда попал?
– Забыл рассказать, – спохватился Пин. – Нынче утром он пожаловал.
Только это мы разожгли очаг, немного позавтракали – глядь, ан Древень тут
как тут. Слышим: гудит, топочет и нас кличет.
«А, – говорит, – вот и вы, ребятки, ну как, не скучаете? А у меня для
вас, – говорит, – новости. Гворны возвратились. Там, в Ристании, все
хорошо и даже очень не худо! – смеется и хлопает лапищами по ляжкам. –
Покончено, – говорит, – с изенгардскими орками-древорубами. К нам сюда
с юга едут и скоренько будут здесь – кое с кем вы, пожалуй, не прочь будете
свидеться!»
Только он это сказал, как раздался цокот копыт. Мы кинулись к
воротам, я глаза растопырил, жду Гэндальфа с Бродяжником во главе
победного воинства, но не тут-то было! Из тумана выехал всадник на
заморенном коне и виду довольно-таки неприглядного. А за ним – никого.
Выехал он из тумана, увидел, что здесь творится, разинул рот и аж
позеленел от изумления. Совсем растерялся, сперва даже нас не заметил. А
когда заметил, вскрикнул и вздыбил коня, но Древень шагнул раз-другой, протянул свою длинную руку и вынул его из седла. Конь метнулся и
умчался, а его Древень отпустил, и он сразу хлоп на брюхо. Ползает и