предложил ее снова лишь затем, чтобы увидели путь спасения несчастные,
увлекаемые на верную погибель. Ты отвечал мне хвастливой бранью. Что
ж, будь по-твоему. Убирайтесь в свои лачуги!
Но ты-то, Гэндальф! О тебе я скорблю паче всего – скорблю и, прости,
стыжусь за тебя. С кем ты ко мне приехал? Ведь ты горделив, Гэндальф, – и
недаром: у тебя светлый ум, зоркий и проницательный глаз. Ты и теперь не
хочешь выслушать меня?
Гэндальф шевельнулся и поднял взгляд.
– А ты что-нибудь забыл мне сказать, когда мы прошлый раз
виделись? – спросил он. – Или, может быть, ты хочешь взять свои слова
обратно?
Саруман помедлил, как бы раздумывая и припоминая.
– Обратно? – удивился он. – Что взять обратно? В тревоге за тебя, в
заботе о твоем же благе я пытался помочь тебе разумными советами, а ты
пропустил их мимо ушей. Я знаю, ты немного заносчив и непрошеных
советов не любишь – и то сказать, своим умом крепок. Должно быть, ты
ошибся и неверно меня понял – да попросту не дослушал. А я был кругом
прав, но, видимо, слегка погорячился – и очень об этом сожалею. Я пекся
лишь о твоем благе, да и сейчас зла на тебя не держу, хоть ты и явился с
гурьбою невежд и забияк. Разве можем мы с тобой поссориться, разве дано
нам такое право – нам, соучастникам верховного древнего ордена,
главнейшего в Средиземье! Мы оба равно нужны друг другу – нужны для
великих и целительных свершений. Отринем же пустые раздоры, поймем
один другого и не будем путать посторонних в дела, которые им не по
разуму. Да будут законом для них наши обоюдные решения! Словом, я
готов немедля забыть о прежних неурядицах, готов принять тебя, как и
должно. А ты – ужели не смиришь ты свою гордыню, не поступишься
обидой ради общего блага? Поднимайся, я жду!
Такая сила обольщенья была в этой последней попытке, что
завороженные слушатели оцепенели в безмолвии. Волшебный голос все
переменил. Они услышали, как милостивый монарх журит за просчеты
своего горячо любимого наместника. Они тут были лишними: как
нашалившие и невоспитанные дети, подслушивали они речи старших, для
них загадочные, однако решающие их судьбу. Да, не чета им эти двое –
мудрецы, властители, маги. Конечно же, они поладят между собой. Сейчас
Гэндальф войдет в башню и там, в высоких покоях Ортханка, два
седовласых чародея поведут беседу о делах, непостижных простому уму. А
они останутся у запертых дверей ждать наказанья и дальнейших
повелений. Теоден и тот невольно, как бы нехотя подумал: «Да, он предаст
и покинет нас – мы пропали».
Но Гэндальф засмеялся, и наваждение рассеялось как дым.
– Ах, Саруман, Саруман! – смеясь, выговорил он. – Нет, Саруман, ты
упустил свой жребий. Быть бы тебе придворным шутом, передразнивать
царских советников – и, глядишь, имел бы ты под старость лет верный
кусок хлеба и колпак с бубенцами. Ну и ну! – покачал он головой,
отсмеявшись. – Поймем, говоришь, один другого? Боюсь, меня ты не
поймешь, а я тебя и так вижу насквозь. И дела твои, и доводы памятны мне
как нельзя лучше. Тюремщиком Мордора ты был прошлый раз, и не твоя
вина, что я избег Барад-Дура. Нет уж, коли гость сбежал через крышу, обратно в дом его через дверь не заманишь. Так что не жди, не поднимусь.