Как много принес бы ты пользы, если бы перестал злобствовать и
безумствовать. Но ты избрал свою участь – грызть капкан, в который сам
себя загнал. Что ж, оставайся в капкане! Но помни, наружу теперь тебе нет
пути. Разве что с востока протянутся за тобой ухватистые черные лапы.
Саруман! – воскликнул он, и голос его властно загремел. – Гляди, я уж не
тот Гэндальф Серый, кого ты предал врагам. Я – Гэндальф Белый,
отпущенный на поруки смертью! А ты отныне бесцветен, и я изгоняю тебя
из ордена и из Светлого Совета! – Он воздел руку и молвил сурово и
ясно: – Саруман, ты лишен жезла!
Раздался треск, жезл преломился в руке Сарумана, и набалдашник его
упал к ногам Гэндальфа.
– Теперь иди! – сказал Гэндальф, и Саруман вскрикнул, осел и уполз.
И грянулось что-то сверху, тяжелое и блестящее: в перила, едва не задев
Сарумана, возле виска Гэндальфа, на лестницу. Перила дрогнули и
рассыпались вдребезги, лестница с треском брызнула огнистым снопом
искр. А брошенный шар промчался вниз по ступеням: черный,
хрустальный, багровеющий изнутри. И покатился к колдобине – там его
успел перехватить Пин.
– Подлый негодяй! – воскликнул Эомер. Но Гэндальф пожал плечами.
– Нет, – сказал он, – это не Сарумановых рук дело. Брошено из
другого, из высокого окна. Гнилоуст, я так думаю, с нами прощается, но
неудачно.
– Потому неудачно, что он толком не знал, в кого метит, в тебя или в
Сарумана, – предположил Арагорн.
– Может, и так, – согласился Гэндальф. – Хороша подобралась
парочка! Они же заедят друг друга: слова страшнее всего. Впрочем,
поделом вору и мука. Но если Гнилоуст выйдет из Ортханка живьем, ему
изрядно повезет… Ну-ка, ну-ка, маленький, оставь шарик! Меня бы
сначала спросил! – воскликнул он, резко обернувшись и увидев Пина,
который медленно всходил по лестнице, точно нес непосильную тяжесть.
Он сбежал ему навстречу и поспешно отобрал у хоббита темный шар,
обернув его полой плаща. – Дальше мое дело, – сказал он. – Н-да, Саруман
бы, пожалуй, не стал такими вещами швыряться.
– У него и без этого найдется чем швырнуть, – сказал Гимли. – Если
разговор окончен, так хоть отойдем подальше!
– Разговор окончен, – сказал Гэндальф. – Отойдем.
У подножия лестницы ристанийцы громко и радостно приветствовали
своего конунга и склонились перед Гэндальфом. Колдовство Сарумана
развеялось: все видели его озлобленное бессилие и жалкий позор.
– Ну, вот и все, – вздохнул Гэндальф. – Надо бы Древню сказать, чем
дело кончилось.
– А ему это невдомек? – удивился Мерри. – Могло, что ль, кончиться
иначе?
– Да нет, наверно, не могло, – сказал Гэндальф, – хоть и висело на
волоске. Но пришлось на это пойти: отчасти из милосердия, а отчасти…
Надо было показать Саруману, что голос его теряет привычную власть.
Деспоту не стоит прикидываться советником. И уж если тайное стало
явным, то дальше его не утаишь. А мудрец наш как ни в чем не бывало
принялся обрабатывать нас порознь на слуху друг у друга: нерасчетливо