стеклянная безделушка», – со странным облегчением подумал он, однако
на место сверток не положил, а выпрямился, прижимая его к себе. Потом
его осенило: он отошел на цыпочках и вернулся с большим булыжником.
Снова вставши на колени, он разом сорвал тряпицу с круглого предмета, закутал в нее булыжник и подсунул его поближе к руке Гэндальфа.
И наконец посмотрел на гладкий хрустальный шар, черный и тусклый,
лежавший возле его колен. Пин поднял его, торопливо обернул полой
плаща и хотел было вернуться к своему ложу, но тут Гэндальф зашевелился
во сне и что-то пробормотал на чужом языке; рука его вытянулась, ощупала
круглый сверток, он вздохнул и опять затих.
«Болван ты стоеросовый, – неслышно увещевал себя Пин. –
Вляпаешься – не выберешься! Сейчас же положи обратно!» Но колени его
тряслись, он не смел подойти к магу и обменять свертки. «Не выйдет, я его
разбужу, – мелькнуло у него в голове, – надо сперва успокоиться. Так что
уж ладно, посмотрю хоть, чтобы не зря. Только не здесь!» Он прокрался к
зеленому холмику неподалеку от своего травяного ложа. Луна вдруг
выглянула из-за края лощины.
Пин сел, сдвинул колени, пристроил на них шар и низко склонился к
нему – точь-в-точь голодный мальчишка, стащивший миску с едой, –
наконец отвел плащ и посмотрел. Тишина сомкнулась и зазвенела у него в
ушах. Сначала шар был темный, янтарно-черный, сверкающий в лунных
лучах, потом медленно засветился изнутри, впиваясь в его глаза,
неотвратимо притягивая их. Шар вспыхнул и закрутился, нет, это в нем
закрутился огненно-багровый вихрь – и вдруг погас. Хоббит ахнул,
застонал и попробовал оторваться от шара, но только скрючился, сжимая
его обеими руками. Он приникал к нему все ближе и ближе, потом
оцепенел, губы его беззвучно шевелились. С придушенным криком он
опрокинулся навзничь.
Крик был ужасающий. Часовые спрыгнули в лощину. Весь лагерь
мгновенно пробудился.
– Ах ты, воришка несчастный! – сказал Гэндальф, поспешно набросив
плащ на хрустальный шар. – Ну, Пин, вот уж не было печали! – Он
опустился на колени подле простертого, застывшего хоббита, чьи
раскрытые глаза неподвижно глядели в небо. – Что же он успел натворить и
чего нам теперь ждать?
Лицо мага резко осунулось.
Он взял Пина за руку и прислушался к его дыханью, потом возложил
ладони ему на лоб. Дрожь пробежала по телу хоббита, и веки его
сомкнулись. Он вскрикнул, сел и уставился на склоненные к нему в лунном
свете бледные лица.
– Не для тебя эта игрушка, Саруман! – пронзительно и монотонно
прокричал он. – Я тотчас же за нею пришлю. Понятно? Так и передай!
Он вскочил и бросился бежать, но Гэндальф перехватил и удержал его
– бережно и крепко.
– Перегрин Крол! – молвил он. – Вернись!
Хоббит успокоенно прижался к надежной и твердой руке.
– Гэндальф, это ты! – воскликнул он. – Прости меня, Гэндальф!
– Простить? – нахмурился маг. – Сперва скажи за что!
– Я ук… унес шар и заглянул в него, – запинаясь, проговорил Пин. – И
я увидел очень страшное, а уйти было нельзя. Он явился, и допрашивал