постепенно Сумасшедший Торбинс, исчезавший с треском и блеском, а
появлявшийся с грудой сокровищ, стал любимым сказочным хоббитом и
остался в сказках, когда всякая память о подлинных событиях померкла.
Но поначалу в округе говорили, что Бильбо и всегда-то был не в себе, а
теперь и вовсе свихнулся, дело его пропащее. Наверняка свалился в какой-
нибудь пруд или в реку – тут ему и был печальный, но заслуженный конец.
А виноват во всем – кто же, как не Гэндальф!
«Оставил бы этот дурацкий маг хоть Фродо в покое – из него, глядишь,
и вышел бы толковый хоббит», – говорил кто поумнее, качая головой. И, судя по всему, маг таки оставил Фродо в покое, но хоббитской толковости в
нем не прибывало. Фродо был тоже какой-то странный, вроде Бильбо.
Траура он соблюдать не стал и на следующий год задал праздник по случаю
стодвенадцатилетия Бильбо: полновесная, говорил он, дата. Но что это был
за праздник, всего двадцать приглашенных! Правда, ели до отвала и пили
до упаду, как говорится у хоббитов.
Словом, кое-кто очень удивлялся, но Фродо взял обычай праздновать
день рождения Бильбо, соблюдал его год за годом, и все привыкли. Он
сказал, что Бильбо, по его разумению, жив-живехонек. А когда его
спрашивали, где же он, Фродо пожимал плечами.
Жил он особняком, как и Бильбо, только друзей у него было много,
особенно среди молодежи. А вполне своими чувствовали себя в Торбе
Перегрин Крол (для друзей просто Пин) и Мерри Брендизайк (полное имя
его было Мериадок, но об этом очень редко вспоминали). Фродо гулял с
ними по горам и долам, но чаще бродил один, и простой народ дивился, чего ему не спится по ночам. Мерри и Пин подозревали, что он спознался с
эльфами, по примеру дяди Бильбо.
Время шло, и все стали замечать, что Фродо тоже не худо
«сохраняется»: у него по-прежнему был вид крепкого и ловкого хоббита
едва за тридцать. «Кому везет, тому и счастье», – говорили о нем; но, когда
ему подкатило к пятидесяти, народ насторожился.
Сам Фродо, оправившись от первого огорчения, обнаружил, что быть
господином Торбинсом, хозяином Торбы-на-Круче, очень даже приятно.
Десяток лет он просто радовался жизни и в будущее не заглядывал – хотя
иногда все-таки жалел, что не ушел с Бильбо. И порою, особенно по осени,
ему грезились дикие, неизведанные края, виделись горы, в которых он
никогда не бывал, и моря, о которых только слышал. Он начал сам себе
повторять: «А когда-нибудь возьму и уйду за Реку». И тут же внутренний
голос говорил ему: «Когда-нибудь потом».
Между тем приближалось его пятидесятилетие – а пятьдесят лет
казались Фродо весьма знаменательной (и даже зловещей) датой. В этом
самом
возрасте
Бильбо
сделался
отчаянным
хоббитом.
Фродо
забеспокоился, любимые тропы ему надоели. Он разглядывал местные
карты, где Хоббитания была окружена белыми пятнами. Он все чаще и все
дольше гулял один, а Мерри и другие друзья с тревогою следили за ним. А
кто следил, тот видел, как он заводит долгие беседы с чужаками, которых в