свежесть.
Горлум порыскал на краю расселины и подозвал их:
– Сюда! Здесь легко можно спуститься. Смеагорл ходил здесь
однажды, я здесь ходил, прятался от орков.
Хоббиты спустились во мглу следом за ним – оказалось и правда
легко. Футов двенадцать шириною, не больше пятнадцати в глубину,
впадина служила руслом одной из бесчисленных речушек, стекавших с
Привражья, пополняя застойные хляби. Горлум свернул направо, более или
менее к югу, и зашлепал по ровному каменному дну. Вода ему была явно
очень приятна, он радостно хихикал и даже поквакивал себе под нос нечто
вроде песенки:
Ноги грызет холод,
Гложет кишки голод,
Камни больно кусаются —
Голые, словно кости,
Грызть их нету корысти —
Зубы об них обломаются.
А мокрая мягкая речка
Радует нам сердечко,
К усталым ногам ласкается.
И мы говорим с улыбкой…
– Ха-ха! Кому же это мы улыбаемся? – прогнусавил он, покосившись
на хоббитов. – А вот сейчас скажем кому. Он тогда сам догадался,
треклятый Торбинс.
Глаза его гадко сверкнули в темноте, и Сэму это сверканье очень не
понравилось.
Живет она – не дышит,
Безухая – а слышит.
Как мертвая, холодна
В кольчуге своей она.
Все пьет и никак не напьется,
На земле – скачет и бьется.
Ей водомет – дыра,
А островок – гора.
Блестит она и мелькает,
Гладенькая такая!
И мы ее кличем с улыбкой:
Плыви к нам, вкусная рыбка —
Жирненькая!
Песенка снова навела Сэма на мысль, которая осаждала его с тех
самых пор, как он понял, что хозяин решил взять Горлума в провожатые: мысль о еде. Хозяин-то, наверно, об этом и вовсе не подумал, зато Горлум
подумал наверняка. И вообще – как, интересно, Горлум кормился в своих
одиноких скитаниях? «Плоховато кормился, – подумал Сэм. – Сразу видно,
изголодался. Ох, не побрезгает он, коли уж рыбка не ловится, хоббитским
мясцом. Заснем – и ау! – как пить дать слопает обоих. Ну смотри, Сэм
Скромби: на тебя вся надежда».
Они долго брели по дну темной извилистой расселины, усталым
хоббитам казалось, что и конца этому не будет. Ущельице свернуло к
востоку, расширилось, постепенно стало совсем неглубоким. Серая дымка