Ворот Мордора. Правда, там они вряд ли пробрались бы: на твердой
каменистой равнине укрываться негде, а через нее днем и ночью
маршируют туда-сюда орки и прочая солдатня Саурона. Лориэнские плащи
и те бы их не спасли.
– Ну и как же мы пойдем, Смеагорл? – спросил Фродо. – Нам
обязательно лезть в эти вонючие болота?
– Необязательно, вовсе необязательно, – сказал Горлум. – Хоббиты
могут куда быстрее добраться до черных гор и предстать перед Тем.
Чуточку назад, немножечко обойти, – его жилистая рука махнула на север и
на восток, – и попадете на большую, на жесткую, холодную дорогу, а там
все дороги ведут прямо к Тому, да, да. И Тот туда все время смотрит, там он
и заметил Смеагорла, давным-давно. – Горлум не сразу совладал с
дрожью. – Но Смеагорл тоже с тех пор осмотрелся, да-да: и глаза у него
недаром, и нос, и ноги пригодились. Я знаю другие пути. Потруднее,
подлиннее, зато безопаснее, если не хотите попасться Тому на глаза. Идите
за Смеагорлом! Смеагорл проведет вас через болота в туманах, в густых, хороших туманах. Следуйте за Смеагорлом – и, может быть, Тот еще не
скоро, совсем не так уж скоро вас сцапает.
Утро было хмурое и безветренное, болотные испарения лежали
недвижными пластами, небо плотно застлали низкие тучи. Горлум
радовался, что солнца нет как нет, и торопил их. Едва передохнув, они
пустились в путь – и с первых шагов утонули в туманной глуши: позади
скрылось из виду Привражье, впереди – хребты Мордора. Они шли
гуськом: Горлум, Сэм, Фродо.
Фродо был самый усталый, и, как ни медленно они шли, он все время
отставал. Сплошная топь оказалась вблизи ячеистой: окна, заводи, озерца, раскисшие русла речонок. Наметанным глазом можно было прикинуть, а
привычной ногой нащупать неверную, петлястую тропу. Уж на что
сноровист по этой части был Горлум, но и ему понадобилась вся его
сноровка. Голова его на длинной шее вертелась туда-сюда, он
принюхивался и бормотал себе под нос. Иногда он поднимал руку:
погодите, мол, дальше не суйтесь, – а сам продвигался на четвереньках, осторожно пробуя зыбун руками и ногами, а то и приникая ухом к земле.
Это было нудно и утомительно. Зима с ее мертвенным, цепким
холодом еще не отступилась от здешнего захолустья. Никакой зелени и в
помине не было, разве что синеватая, пенистая ряска на маслянисто-черных
заводях. Сухие травы и сгнившие на корню камыши казались в тумане
убогими призраками невозвратного лета.
Посветлело, туман поднялся и поредел. Высоко над гнилостными
испареньями, в ясной небесной лазури сияло золотистое солнце, однако
свет его едва-едва пробивался сквозь густую волнистую пелену: над
головой появилось блеклое пятно. Теплее не стало, мертвенный болотный
мир ничуть не ожил, но Горлум все равно ежился, вздрагивал, глухо ворчал
и наконец заявил, что идти нельзя. Точно загнанные зверьки, скорчились
они на краю буроватых плавней. Стояла глубокая тишина, лишь шелестели
жухлые стебли да трепетали невесть отчего сломанные былинки.
– Ну хоть бы одна пташка! – печально проговорил Сэм.
– Нет, птичек здесь нету, – сказал Горлум. – Вкусненькие птички! – Он
облизнулся. – Змейсы есть, пиявсы, ползучая и плавучая, совсем невкусная
гадость. А птичек нет, – вздохнул он.
Сэм на него брезгливо покосился.
* * *