смягчились, и ремесла стали искусствами; мы же, напротив, сделались им
подобны и Вышними больше именоваться не можем. Мы опустились в
Средний Клан, мы теперь Люди Сумерек, сохранившие память иных
времен. Ибо, как и мустангримцы, мы ценим превыше всего воинскую
доблесть и любим бранную потеху; правда, и сейчас воину положено знать
и уметь многое помимо ремесла убийцы; но все же воин, а не кто другой, у
нас в особом почете. Да в наши дни иначе и быть не может. Таков и был
брат мой Боромир: искусный и отважный военачальник, и высший почет
стяжал он у нас в Гондоре. В доблести он не имел равных: давно уж в
Минас-Тирите не было среди наследников престола столь закаленных,
могучих и неустрашимых ратников. И впервые так громозвучно трубил
Большой Рог. – Фарамир вздохнул и замолк.
* * *
– Почему-то у вас, сэр, об эльфах не было речи, – сказал Сэм,
расхрабрившись. Он заметил, что Фарамир отзывается об эльфах очень
почтительно, и это еще более, чем его учтивость, обходительность, вкусная
трапеза и крепкое вино, расположило к нему Сэма и усыпило его
подозрения.
– Поистине ты прав, господин Сэммиум, – сказал Фарамир, – но я
немногое знаю об эльфах. Ты попал в точку: и в этом мы изменились не к
лучшему, став из нуменорцев средиземцами. Как ты, быть может, знаешь, раз Митрандир был твоим спутником и тебе случалось беседовать с
Элрондом, Эдайны, прародители нуменорцев, бились бок о бок с эльфами в
первых войнах: за это и было им наградой царство посреди морей, вблизи
Блаженного Края. Но когда в Средиземье пала тьма, людей развели с
эльфами козни Врага, и с течением времени они расходились все дальше, шли разными путями. Ныне люди опасаются эльфов, не доверяют им,
ничего о них толком не зная. И мы, гондорцы, не лучше других, подобны
тем же ристанийцам: они, заклятые враги Черного Властелина, чураются
эльфов и рассказывают про Золотой Лес страшные сказки.
Но все же есть среди нас и такие, кто с эльфами в дружбе, кто иной раз
втайне пробирается в Лориэн; редко они оттуда возвращаются. Я не из них:
я думаю, нынче гибельно для смертных водиться с Перворожденными.
Однако я завидую тебе, что ты разговаривал с Белой Владычицей.
– Владычица Лориэна! Галадриэль! – воскликнул Сэм. – Эх, видели бы
вы ее, сэр, ну глаз оторвать нельзя. Я-то простой хоббит, мое дело –
садовничать, а выше головы, сэр, сами понимаете, не прыгнешь, и по части
стихов я не очень – не сочинитель, ну там, знаете, иногда приходится, смешное что-нибудь, песенку или в этом роде, но настоящих стихов
сочинять сроду не стану, – словом, куда мне о ней рассказывать, тут петь
надо, это вам нужен Бродяжник, ну Арагорн то есть, или старый господин
Бильбо, те запросто могут. А все ж таки хотелось бы и мне про нее
сочинить песню. Ну и красивая же она, сэр! Не налюбуешься! То, знаете, она как стройное дерево в цвету, а то вроде беленького амариллиса,
ветерком ее колышет. Кремень, да и только – и мягче лунного света. Теплее
солнышка, а холодна – что мороз в звездную ночь! Гордая, величавая –
чисто гора в снегу, а веселенькая, как девчонка в ромашковом венке. Ну вот,
у меня, конечно, чепуха выходит, я все не о том.
– Да, видно, она и в самом деле прекрасна, – сказал Фарамир. –
Гибельная это прелесть.
– Да я бы не сказал «гибельная», – возразил Сэм. – По-моему, люди
сами носят в себе свою гибель, приносят ее в Кветлориэн и удивляются –
откуда, мол, взялась? Не иначе наколдовали! Ну как – может, и гибельная,