были исписаны руганью и разрисованы мерзостными мордорскими
иероглифами.
И вдруг Фродо увидел в последних солнечных лучах голову старого
государя, брошенную у дороги.
– Гляди, Сэм! – крикнул он, от изумления снова обретя дар речи. –
Гляди! Он в короне!
Глаза были выбиты, и обколота каменная борода, но на высоком
суровом челе явился серебряно-золотой венец. Повилика в белых
звездочках благоговейно увила голову поверженного государя, а желтые
цветы жив-травы, заячьей капусты осыпали его каменные волосы.
– Не вечно им побеждать! – сказал Фродо.
Но солнечные блики уже пропали, а солнце погасло, как разбитая
лампа, и ночная темень стала еще чернее.
Глава VIII
Близ Кирит-Унгола
Горлум дергал Фродо за плащ и трясся от страха и нетерпения.
– Идти, идти надо, – шипел он. – Здесь нельзя стоять. И мешкать
нельзя!
Фродо нехотя повернулся спиной к западу и следом за своим
провожатым вышел из кольца деревьев дорогой, уводящей в горы. Сперва
она тоже вела прямо, но скоро отклонилась на юг, к огромному каменному
утесу, виденному с холма; проступая сквозь темноту, он грозно
придвинулся к ним. Дорога заползла в его тень и, огибая отвесное
подножие, подалась к востоку и круто пошла в гору.
У Фродо и Сэма было так тяжко на сердце, что они перестали
заглядывать в будущее, и страх отпустил их. Фродо брел, свесив голову: ноша опять тяготила его. Как только они свернули с Развилка, этот гнет, почти забытый в Итилии, усиливался с каждой минутой. Изнывая от
крутизны дороги под ногами, он устало поднял взгляд – и увидел ее, в
точности как говорил Горлум, прямо над собой: крепость Кольценосцев.
Его отшатнуло к парапету.
Длинная долина теневым клином вдавалась в горы. По ту ее сторону,
на высоком уступе, точно на черных коленях Эфель-Дуата, высились башня
и стены Минас-Моргула. Над темной землей застыло темное небо, а
крепость светилась, но не тем оправленным в мрамор лунным сияньем,
каким лучились некогда стены Минас-Итила, озаряя окрестные горы.
Теперь ее свет был болезненно-мутным, лунно-белесым; она источала его,
точно смрадное гниение, светилась, как гниющий труп, не освещая ничего.
В стенах и башне зияли черные оконные дыры, а купол был извернуто
скруглен: мертвец, казалось, косится с ухмылкой. Три спутника замерли и
съежились, глядя как завороженные. Горлум опомнился первым. Он молча
тянул их за плащи и чуть не тащил вперед. Каждый шаг был мучителен, время растянулось, и тошнотворно медленно ступала нога.
Так они добрели до белого моста. Дорога, слабо мерцая, пересекала
поток посреди долины и подбиралась извивами к воротам – черной пасти в
северной стене. По берегам протянулись плоские низины, туманные луга в
беловатых цветах. Они светились по-своему, красивые и жуткие, точно
увиденные в страшном сне, и разливали гниловато-кладбищенский запах.
Мост вел от луга к лугу; изваяния стояли при входе, искусные подобия
людей и зверей, бредовые искажения земных обличий. Вода струилась
беззвучно; клубясь, овеивали мост ее мертвенно-холодные отравные
испарения. У Фродо закружилась голова и в глазах померкло; вдруг, словно