Нет еще, не пройдут. Переход трудный. Смеагорлу нужно идти с ними: ни
поесть, ни поспать, ничего ему нельзя. Пока еще нет.
Глава IX
Логово Шелоб
Может, и правда был день, как сказал Горлум, но хоббиты ничего
дневного не заметили: только небо подернулось дымной мутью, чернота
расползлась по расселинам и нагорную глушь окутывал пепельно-бурый
сумрак. Хоббиты бок о бок шли за Горлумом по дну ущелья между
обветренными, обглоданными каменными глыбинами и столбами,
похожими на идолища. Стояла тишина. Впереди, за милю или около того, серел отвесный срез огромного утеса. Он приблизился и заслонил небо и
землю высокой черной стеною, подножие которой затенял сумрак. Сэм
потянул носом воздух.
– Уф! Ну и вонища! – сказал он. – С ног валит.
Углубились в сумрак: посреди стены зияло отверстие пещеры.
– Вот сюда, – тихо произнес Горлум. – Здесь начинается переход.
Он не назвал его, а имя ему было Торек-Унгол, Логово Шелоб. Оттуда
смердело; и это был не тощий смрад трупного гниения, как на Моргульских
лугах, а густое зловоние, точно от чудовищной свалки нечистот.
– Иначе никак не пройти, Смеагорл? – спросил Фродо.
– Нет-нет, только здесь, – отозвался тот. – Теперь нам всем надо сюда.
– А ты неужто лазил в эту дыру? – спросил Сэм. – Наш пострел везде
поспел! Ну да, тебе небось любая вонь нипочем.
Глаза Горлума злобно блеснули.
– Он не знает, что нам почем, правда, прелесть? Нет, он совсем не
знает. Проссто Смеагорл очень терпеливый, да-ссс. Он лазил, да, он
проходил насквозь, да-да, насквозь. Иного пути нет.
– А чего так воняет? – сказал Сэм. – Вроде как – тьфу, даже говорить
противно. Наверняка здесь орки гадят, и лет за сто так поднакопилось
золота, что и лопатой не разгребешь.
– Орки не орки, – сказал Фродо, – а раз нет иного пути, то нам сюда.
Они перевели дыхание и полезли в пещеру. Через несколько шагов их
поглотил непроглядный мрак. В такую темень Фродо и Сэм после Мории
не попадали, а эта была, пожалуй, еще чернее и гуще. Там, в Мории, все-
таки и поддувало, и эхо слышалось, и чувствовался подгорный простор.
Здесь воздух был недвижный, тяжкий, затхлый; он мертвил звуки. Это
была черная отрыжка кромешной тьмы, она не только слепила глаза, но
отшибала память о цветах и очертаньях, изгоняла самый призрак света.
Вечная ночь вечно пребудет, и нет ничего, кроме ночи.
Оставалось только осязать, и болезненно чутки стали пальцы на
вытянутых вперед руках и осторожно ступающие ступни. Стены были, к их
удивлению, гладкие, пол ровный, наклонный им навстречу; иногда
попадалась ступенька-другая. Проход был такой широкий, что хоббиты,
которые шли ощупью по стенам и старались держаться рядом, почти сразу
потеряли друг друга.
Горлум пошел вперед и был, должно быть, за несколько шагов –
поначалу они еще слышали его шипенье и пыхтенье, но вскоре
притупились все их чувства: пресекся слух и онемели пальцы, и они
пробирались вперед лишь потому, что раз заставили себя войти, то не
возвращаться же, а впереди все-таки должен быть какой-то выход.