Свет расцветился: зеленый, золотой, серебряный, огненно-белый. Вдали,
как на эльфийской картинке, он увидал Владычицу Галадриэль на траве
Лориэна, и в руках ее были дары. Тебя, Хранитель, – услышал он далекий, но внятный голос, – я одариваю последним.
Ближе раздались шипенье, хлюпанье и тихий скрип с прищелком –
точно что-то суставчато-членистое медленно шевелилось во тьме, источая
смрад.
– Хозяин, хозяин! – крикнул Сэм, обретая голос. – Подарок
Владычицы! Звездинка! Помните, она сказала, в темноте будет светить. Да
звездинка же!
– Звездинка? – пробормотал Фродо в недоумении, как бы сквозь сон. –
Ах да! Как же я забыл о ней? Чем чернее тьма, тем ярче он светит! Вот
она тьма, и да возгорится свет!
Медленно вынул он из-за пазухи фиал Галадриэли и поднял его над
головой. Он замерцал слабо, как восходящая звездочка в туманной мгле, потом ярко блеснул, разгоняя мрак, наконец разгорелся ясным серебряным
пламенем – и вспыхнул неугасимый светильник, словно сошел к ним
закатной тропой сам Эарендил с Сильмариллом на челе. Темнота
расступалась, а серебряный огонь сиял в хрустале и осыпал руку Фродо
ослепительно белыми искрами.
Фродо изумленно глядел на чудесный дар, который так долго носил с
собой как драгоценную и милую безделушку. В дороге он редко вспоминал
о фиале – вот вспомнил в Моргульской долине – и не вынимал его: вдруг
засветится и выдаст.
– Айя Эарендил Эленион Анкалима! – воскликнул он, не ведая, что
значат и откуда взялись эти слова, ибо иной голос говорил его устами, голос ясный и звонкий, пронизавший смрадную тьму.
Но много злодейства таят глубокие полости Средиземья – могучего,
древнего, ночного злодейства. Исчадие мрака, Она слышала этот
эльфийский возглас в незапамятные времена, слышала и не убоялась его, не
убоялась и теперь. И Фродо почуял ее кромешную, черную злобу и
мертвящий взгляд. Невдалеке, между ними и скважиной, от которой их
отшатнуло, явились из темени два больших многоглазых пучка, и скопища
пустых глаз отразили и распылили ясный свет звездинки; смертоносным
белесым огнем налились они изнутри, огнем ненасытной и беспросветной
злобы. Чудовищны и омерзительны были эти паучьи – и вовсе не паучьи –
глаза, налитые злорадством при виде беспомощных, затравленных жертв.
Фродо и Сэм пятились, не в силах оторвать взгляда от многоочистого
ужаса; а пучки глаз приближались. Дрогнула рука Фродо, он медленно
опустил светильник. Цепенящее злорадство приугасло, глаза хотели
позабавиться предсмертной суетней жертв – и жертвы повернулись и
побежали. Через плечо Фродо, чуть не плача от страха, увидел, что глаза
скачками движутся следом. И смрад объял его как смерть.
– Стой! Стой! – выкрикнул он. – От них не убежишь!
Глаза медленно близились.
– Галадриэль! – воскликнул он и с мужеством отчаяния снова воздел
светильник над головой. Глаза застыли и опять приугасли, словно бы в
некоем сомнении. И сердце Фродо воспламенилось гневом и гордостью, и
он – безоглядно, безрассудно, отважно, – перехватив светильник в левую
руку, правой обнажил меч. Острый, надежный клинок заблистал в
серебряном свете, полыхая голубым пламенем. Высоко подняв эльфийскую
звезду и выставив сверкающее острие, Фродо Торбинс, маленький хоббит