непременно маху дам! Чего мне выставляться-то, какой из меня Хранитель
Кольца?
«Ты не выставляешься: тебя выставила судьба. А что, мол, ты в
Хранители не годишься, так не больно-то годились и господин Фродо, да
что говорить, господин Бильбо и тот… Они ж не сами себя выбирали, а так
получилось».
– Словом, хочешь не хочешь, а надо решать самому. Осрамлюсь,
конечно, но это уж как водится: чтобы Сэм Скромби да не сел в лужу?
Будем думать: ну вот, найдут нас здесь, господина Фродо то есть, и эта
Штуковина, что на нем, достанется Врагу. Тут нам всем и конец – конец
Лориэну, Раздолу, а Хоббитании уж и подавно. Ишь, думать наладился –
думать-то времени нет. Война началась, и Враг, видать, берет верх. Обратно
с Кольцом не проберешься: да и с кем советоваться, у кого спрашиваться?
Нет уж, либо сиди жди, пока тебя укокошат над телом хозяина, а
Штуковину отнесут Кому не надо, либо забирай Колечко и бери ноги в
руки. – Он глубоко вздохнул. – Вот так, и больше ничегошеньки не
надумаешь!
Он склонился над Фродо, отстегнул брошь у подбородка, засунул руку
ему под рубашку, а другой рукою приподнял мертвую голову, поцеловал
холодный лоб и бережно снял цепочку с шеи. И опустил голову хозяина на
камень; застывший лик не изменился, и тут уж все стало понятней
понятного: да, Фродо умер и поручение его больше не касается.
– Прощай, хозяин, прощай, дорогой мой! – тихо молвил он. – Прости
своего Сэма. Он вернется сюда непременно, вот только доделает, ежели
получится, твое дело. И уж больше не разлучимся. А покуда покойся с
миром: авось не доберутся до тебя вражеские стервятники! Может,
Владычица услышит меня и соблаговолит исполнить одно-единственное
мое желание – устроит так, чтоб я возвратился и нашел тебя. Прощай!
Он склонил голову, продел ее в цепочку – и согнулся под тяжестью
Кольца, словно на шею ему повесили огромный камень. Но мало-помалу,
то ли привыкая к тягости, то ли обретая новые силы, он распрямился, с
трудом встал на ноги и понял, что идти сможет и ношу унесет. При свете
фиала он еще раз поглядел на своего хозяина – а фиал светился тихо, будто
ранняя звезда летним вечером, и мягко озарял лицо Фродо, строгое,
бледное и по-эльфийски красивое: смертная тень сошла с него. Горько
утешенный на прощанье, Сэм отвернулся, спрятал светильник и побрел в
сгустившуюся темень.
Идти было недалеко: сотня саженей, не больше, от прохода до
Ущелины. Тропа и в сумерках виднелась – широкая, исхоженная, она
отлого поднималась в гору между сближавшихся скал и превратилась в
длинную лестницу с плоскими, стертыми ступенями. Черная сторожевая
башня угрюмо высилась прямо над ним, мигая красным глазом. Он
скрылся в тени у ее подножия: вот и лестнице конец, а вон и Ущелина.
– Решенного не перерешать, – твердил он сам себе, а все же, хоть
вроде бы решил и по совести, но сердце его противилось каждому шагу. –
Неверно, что ль, я рассудил? – пробормотал он. – А как же надо было?
У самого гребня громоздились отвесные скалы, и, прежде чем
углубиться в проход между ними и выйти к тропе, ведущей вниз во Вражьи
края, Сэм обернулся и постоял неподвижно, пытаясь отделаться от