ваш Отряд от Мории, а некий знатный витязь, который направлялся в
Минас-Тирит, и при нем был прославленный меч. В Гондоре памятны
предания дней былых, а Денэтор, провожая мыслью Боромира, немало
раздумывал над прорицанием и доискивался до смысла слов «Проклятие
Исилдура».
Он вообще не чета нынешним людям, Пин: случилось так, что если не
по крови, то по духу он – истый потомок нуменорцев; таков же и младший
сын его Фарамир, в отличие от Боромира, хоть тот и был любимцем. Он
прозорлив. Он умеет распознавать людей, даже и заочно. Провести его
нелегко, лучше не пробуй.
Так что держись, ты накрепко связан клятвою. Не знаю, как это
взбрело тебе на ум, – наверно, сердце подсказало. Но это было ко времени,
да и нельзя гасить благородный порыв трезвым остереженьем. Ты его
тронул, а пожалуй что, и польстил ему. Во всяком случае, ты волен теперь
разгуливать по Минас-Тириту, когда позволит служба. А служба отнюдь не
всегда позволит: ты теперь его подданный и он о тебе не забудет. Будь
осмотрительнее!
Он смолк и вздохнул.
– Что проку загадывать на завтра? День ото дня будет все страшнее, и
ничего предотвратить я не могу. Игра идет, фигуры движутся. Вот только
не видно одной из главных фигур – Фарамира, теперешнего наследника
Денэтора. Должно быть, в городе его нет, но мне и спрашивать-то было
некогда и не у кого. Мне надо идти, Пин, на совет военачальников и там
разузнать все, что можно. Игру ведет Враг, и он себя ждать не заставит. И
пешки играют наравне с фигурами: увидишь сам, Перегрин, сын Паладина,
воин Гондора. Точи свой клинок!
В дверях Гэндальф обернулся.
– Я спешу, Пин, – сказал он. – У меня к тебе просьба. Надеюсь, ты не
очень устал, но все равно погоди отдыхать, сперва сходи проведай
Светозара, как его там поместили. Его, конечно, не обидят, народ здесь
понятливый и добрый, но к лошадям непривычный.
С этими словами Гэндальф вышел, и звонко ударил колокол на
цитадельной башне. Чистый серебряный звон прозвучал трижды: три часа
минуло с восхода солнца.
Пин спустился по лестнице, вышел на улицу и огляделся. Тепло и ясно
сияло солнце; башни и высокие дома отбрасывали на запад длинные четкие
тени. В лазури высился белый пик одетого снегами Миндоллуина. Ратники
проходили по улицам – наверно, сменялись на часах.
– По-нашему сейчас девять утра, – вслух сказал Пин сам себе. – Весна,
солнышко – сиди да завтракай у открытого окна. А что, позавтракать куда
как не мешало бы и здесь! Да нет, эти-то уж небось поели. А когда они
обедают, интересно, и где?
По узкой улочке от Фонтанного Двора навстречу шел человек в черно-
белом, и Пин решил с горя обратиться хотя бы к нему, но тот и сам
подошел.
– Ты – невысоклик Перегрин? – осведомился он. – Мне сказали, что ты
присягнул на верность нашему государю и державе. Здравствуй! – Он
протянул руку, и Пин пожал ее. – Меня зовут Берегонд, сын Боранора.
Нынче утром я свободен, и меня послали сообщить тебе пропуска и