– Спасибо, буду знать, – сказал Берегонд. – Пока же замечу, что у
чужестранца иной раз не худо поучиться учтивости и у хоббита –
красноречию. Пойдем же! Ты познакомишь меня с этим дивным конем. Я
люблю животных, – правда, здесь, в нашей каменной твердыне, мы их
редко видим; но мои-то предки жили в горных долинах, а прежде того в
Итилии. Не вешай нос, мы только наведаемся – и оттуда сразу в кладовую.
Светозара устроили на славу – в отличных конюшнях на шестом ярусе
за стенами цитадели, возле жилища для государевых гонцов, которых
всегда держали наготове на случай неотложных поручений Денэтора или
высших военачальников. Сейчас ни в стойлах не было лошадей, ни в
жилище – гонцов: всех разослали.
Светозар встретил Пина ржанием и повернул к нему голову.
– Доброе утро! – сказал Пин. – Гэндальф, как сможет, придет: его
задержали. Он шлет тебе привет, а мне велено узнать, всем ли ты доволен,
хорошо ли отдыхается после многотрудного пути.
Светозар встряхнул гривой и топнул копытом. Берегонду он, однако
же, позволил потрепать себя по холке и огладить могучие бока.
– Да он, можно подумать, застоялся, а не отдыхает после
многотрудного пути, – сказал Берегонд. – Что за богатырская стать! А где
его сбруя? Вот уж, наверно, богатая и пышная!
– Нет такой богатой и пышной, чтоб ему подошла, – отвечал Пин. – Да
и к чему она? Если седок ему по нраву – никакая сбруя не нужна, а если нет
– не помогут ни седло, ни подпруги, ни узда, ни удила. До свиданья, Светозар! Потерпи немного, скоро в битву.
Светозар воздел голову и заржал так, что содрогнулась конюшня, а они
заткнули уши. И удалились, подсыпав зерна в ясли.
– Теперь пойдем к нашим яслям, – сказал Берегонд; они с Пином
вернулись в цитадель, подошли к северным дверям башни и спустились по
длинной прохладной лестнице в широкий коридор со светильниками. В
ряду низеньких дверей по правую руку одна была открыта. – Это наша
ротная кладовая и раздаточная, – сказал Берегонд. – Привет, Таргон! –
крикнул он в дверь. – Рановато вроде, но со мной тут новобранец, принят
по приказу государя. Он изголодался в долгом пути, и нынче утром ему
несладко пришлось. Сыщи уж там какой ни на есть снеди!
Им дали хлеба, масла, сыра и яблок, запасенных осенью –
сморщенных, но душистых и сладких, – дали кожаную флягу свежего пива,
деревянные миски и кубки. Все это они сложили в корзину и выбрались
наверх, на солнышко. Берегонд повел Пина к восточному выступу
парапета, где под бойницей была каменная скамья. Далеко видны были
озаренные утренним светом просторы.
Они ели, пили и разговаривали о Гондоре, о здешних делах и обычаях,
потом о Хоббитании и прочих неведомых здесь краях, которые Пину
привелось повидать. Они говорили, а Берегонд изумлялся все больше и
больше и все растеряннее смотрел на хоббита, который то сидел на скамье,
болтая короткими ножками, то вставал на цыпочки и выглядывал в
бойницу.
– Не скрою от тебя, сударь мой Перегрин, – молвил Берегонд, – что ты
показался мне с виду ни дать ни взять девятилетним мальчишкой, а ты
между тем столько претерпел опасностей и столько навидался чудес, что
хватило бы и нашему седобородому старцу. Я-то подумал, что нашему