Всадниках, разъезжающих по Хоббитании, и о крылатом страшилище, о
назгуле. Дрожь охватила его, и всякая надежда пропала. В этот миг
померкло солнце, словно заслоненное черным крылом. И ему послышался
из поднебесных далей жуткий вопль – глухой, неистовый и леденящий. Он
съежился и прижался к стене.
– В чем дело? – спросил Берегонд. – Тоже что-то почуял?
– Д-да, – выговорил Пин. – Кажется, мы погибли, а это – роковой знак,
Лютый Всадник в небесах.
– Да, роковой знак, – подтвердил Берегонд. – Видно, Минас-Тирит
обречен. Ночь будет непроглядная. У меня аж кровь в жилах стынет.
Они сидели понурившись и молчали. Потом Пин вскинул глаза и
увидел, что солнце сияет, как прежде, и стяги полощутся на ветру. Он
встряхнулся.
– Миновало, – сказал он. – Нет, я еще все-таки не отчаялся. Гэндальф,
казалось, погиб, а вот вернулся и теперь с нами. Пусть даже и на одной
ноге, а все-таки выстоим; на худой конец выстоим и на коленях!
– Вот это верно! – воскликнул Берегонд, поднявшись и расхаживая
взад-вперед. – Нет уж, оно хоть и все когда-нибудь прахом пойдет, но
Гондор покамест уцелеет. Ну, возьмут Минас-Тирит, навалив трупья
вровень со стенами, так ведь есть еще и другие крепости! Есть тайные
ходы и горные убежища. И надежду сбережем, и память – не здесь, так где-
нибудь в зеленой укромной ложбине.
– Да ладно, лишь бы скорее хоть как-нибудь все это кончилось, –
вздохнул Пин. – Какой из меня воин, я и думать-то боюсь о сраженьях, а уж
думать, что вот-вот придется сражаться, – это хуже некуда. Ох и длинный
же нынче день, и ведь он еще только начался! Ну что бы нам не цепенеть и
медлить, а ударить первыми! В Ристании небось тоже бы ждали-
дожидались, кабы не Гэндальф.
– Э, да ты на больную мозоль наступил! – усмехнулся Берегонд. –
Погоди, погоди, вот вернется Фарамир. Он храбрец, каких мало, настоящий
храбрец, хоть у нас и думают, что ежели кто умудрен не по летам и знает
наперечет старинные песни и сказанья, то он, дескать, и воин никудышный,
и воевода курам на смех. Это про Фарамира-то! Да, он не такой, как
Боромир, не такой отчаянный рубака, но решимости у него на двоих хватит.
Только вот решаться-то на что? Не штурмовать же эти… эти вон ихние
горы! Силы не те, ну и ждем, пока нападут. А уж тогда поглядим! – И он
хлопнул по рукояти длинного меча.
Пин взглянул на него: высокий, горделивый, как все здешние; и глаза
блестят, не терпится в сечу. «Меня-то куда несет? – горько подумал он и
смолчал. – Вот еще выискался меченосец! Как Гэндальф говорит – пешка?
Ну да, пешка, только не на своем месте».
Так они разговаривали, а тем временем солнце взошло в зенит, грянули
колокола, и оживилась цитадель: все, кроме часовых, отправились
трапезовать.
– Ну что, пошли? – предложил Берегонд. – Пока чего – побудешь с
нами. Мало ли куда тебя потом определят; может, будешь состоять при
государе. А пока давай приходи. И приводи с собой кого захочешь.
– Да я-то приду, – сказал Пин. – Только приводить мне с собой некого.
Лучший мой друг остался в Ристании, мне и поговорить не с кем, не с кем