Теоден обратился к Эомеру, тот поднял руку и громко отдал приказ;
конники тронулись. Они миновали Гать, выехали из Ущельного излога и
круто свернули к востоку, тропою, которая с милю вилась у подножий, а
потом уводила на юг и исчезала в горах. Арагорн выехал на Гать и
провожал ристанийцев взглядом, пока излог не скрыл их из виду.
– Вот уехали трое близких моему сердцу, – сказал он Гальбараду, – и
едва ли не ближе других этот малыш. Он не знает, что его ждет; но если б и
знал, все равно бы поехал.
– Да, о малышах-хоббитанцах не по росту судить, – заметил
Гальбарад. – Вовсе им невдомек, какими трудами охраняли мы их границы,
но мне это ничуть не обидно.
– А теперь наши судьбы сплелись воедино, – сказал Арагорн. – Но что
поделать, приходится разлучаться. Ладно, мне надо перекусить, да в дорогу.
Пойдемте, Леголас и Гимли! Поговорим за едой.
Они вместе вернулись в Горнбург. Однако за столом Арагорн хранил
молчание, и друзья переглядывались.
– Говори же! – сказал наконец Леголас. – Говори, может, полегчает,
светлее станет на сердце! Что случилось с тех пор, как мы приехали на
мглистом рассвете в эту хмурую крепость?
– Я выдержал битву куда более жестокую, чем на стенах этой хмурой
крепости, – отвечал Арагорн. – Я глядел в Ортханкский камень, друзья мои.
– Ты глядел в эту проклятую колдовскую штуковину? – вскричал
Гимли с ужасом и недоумением. – Он… Враг у тебя что-нибудь выведал?
Ведь даже Гэндальф и тот не отважился на такой поединок, а ты…
– Ты забываешь, с кем говоришь, – сурово осек его Арагорн, и глаза
его блеснули. – Не при тебе ли я во всеуслышание назвался у ворот
Эдораса? Что, по-твоему, я мог ему выдать? Нет, Гимли, – уже мягче
продолжал он, и тень сбежала с его лица, видна была лишь безмерная
усталость, точно после многих бессонных ночей, исполненных тяжкого
труда. – Нет, друзья мои, я законный владелец Камня, вправе и в силах
воспользоваться им: так я рассудил. Право мое неоспоримо. И сил хватило
– правда, еле-еле.
Он глубоко вздохнул.
– Да, жестокий был поединок, все никак не приду в себя. Я не сказал
ему ни слова, но сумел подчинить Камень своей воле. От одного этого он
придет в неистовство. И я предстал перед ним. Да, сударь мой Гимли, Враг
видел меня, но не в том обличье, в каком ты видишь меня сейчас. Если я
оказал ему услугу, дело плохо; но думаю, что оказал дурную услугу. Он
был, по-моему, страшно поражен тем, что я объявился среди живых, ибо
доныне он обо мне не знал. Под окнами Ортханка на меня не обратили
внимания, благо я был в ристанийском доспехе; но уж Саурон-то не забыл
Исилдура и меча Элендила. И вот, как раз когда начинают сбываться его
черные замыслы, вдруг он воочию видит наследника Исилдура и тот самый
меч: я обнажил перед ним заново откованный клинок. А он все же не так
силен, чтоб ничего не опасаться, – нет, его еще гложут сомнения.
– Ну, сил-то ему не занимать, – возразил Гимли, – и тем быстрее он
нанесет удар.
– Быстрее вовсе не значит вернее, – сказал Арагорн. – И настала пора
опережать Врага, а не дожидаться его ударов. Друзья мои, когда я овладел