тонуло в душной мгле.
Конунг обратился к Мерри.
– Я еду на войну, сударь мой Мериадок, – сказал он. – Через час-
другой отправляемся в путь. Ты свободен от моей службы, но приязни моей
не теряешь. Оставайся здесь и, если угодно тебе, послужи царевне Эовин –
она будет править вместо меня.
– Да как же так, государь, – запинаясь, произнес Мерри. – Я ведь
принес клятву на мече! Нет, конунг Теоден, не свободен я от твоей службы.
Да и друзья мои все поехали на битву, стыдно было бы мне здесь
отсиживаться.
– Но мы поедем на больших, быстрых скакунах, – сказал Теоден. – Ты
с таким не управишься, одной отваги для этого мало.
– Тогда привяжите меня к седлу или как-нибудь там к стремени, –
упорствовал Мерри. – Бежать-то уж больно далеко, но раз нельзя ехать, давайте я побегу – только вот ноги, наверно, собью и опоздаю недели на
две.
– Чем так, я тебя лучше бы довез на Белогриве, – усмехнулся Теоден. –
Ладно, езжай со мною в Эдорас, поглядишь на Медусельд – сперва мы туда
отправимся. Да пока что и Стибба не оплошает: настоящая скачка начнется
потом, на равнине.
Тут поднялась Эовин.
– Пойдем, Мериадок! – сказала она. – Пойдем, примеришь доспех, что
я тебе подобрала. – Они вышли вместе. – Всего одна просьба была ко мне у
Арагорна, – продолжала Эовин, когда они шли между шатрами, – он
попросил снарядить тебя на битву. Надеюсь, ты останешься доволен, и
уверена, что доспех тебе непременно пригодится.
Она подвела Мерри к одной из палаток для стражи конунга, и
оружничий вынес оттуда маленький шлем, круглый щит и прочее
снаряжение.
– Кольчуги по твоему росту не нашлось, – сказала Эовин, – и выковать
на тебя панцирь уже не успеем; зато вот тебе плотная кожаная куртка, ремень и кинжал. Меч у тебя есть.
Мерри поклонился, и царевна подала ему щит чуть поменьше того,
какой в свое время получил Гимли, с белым конем на зеленом поле.
– Облачайся в доспех, – сказала она, – и да сослужит он тебе добрую
службу! Прощай же, Мериадок! Но быть может, мы с тобой еще
встретимся.
В густеющем сумраке строилось ристанийское ополчение у восточной
дороги. Тревога сжимала сердца, и многих терзал страх. Но крепки духом
были ристанийцы и преданы своему государю: даже в Укрывище, где
приютили женщин, детей и стариков из Эдораса, почти не было слышно ни
рыданий, ни ропота. Грозную судьбу встречали молча, лицом к лицу.
Пролетели два часа, и вот уж Теоден сидел на своем белом коне;
шерсть Белогрива серебрилась в потемках. Высок и величав был всадник, хотя из-под шишака его ниспадали на плечи седые пряди; и понурые
ратники бодрились, взирая на своего бесстрашного и непреклонного вождя.
На широких лугах возле шумной реки стояли строй за строем без
малого пятьдесят пять сотен конников в полном вооружении; и еще
несколько сот воинов при запасных конях с легкой поклажей. Одиноко
запела труба. Конунг поднял руку, и двинулась молчаливая рать
Мустангрима. Впереди ехали двенадцать телохранителей конунга,
прославленные витязи; за ними сам Теоден и Эомер одесную. Они