был в белом, но потускнел, сияние его угасло или сокрылось; второй, темный, ехал опустив голову. Они спешились, препоручив конюхам
Светозара и другого коня, и подошли к часовому у ворот: Гэндальф
твердым шагом, серая хламида за плечами, с грозным отсветом в глазах; спутник его, в зеленом, медленно и немного пошатываясь, как смертельно
усталый или раненый. Пин протеснился вперед, когда они подходили к
фонарю под аркой, и, увидев бледное лицо Фарамира, затаил дыхание.
Видно было, что он перенес смертный ужас и муку – перенес, преодолел и
остался самим собой. Он задержался перемолвиться словом с часовым,
спокойный и властный, а Пин глядел на него и думал, как он похож на
своего брата Боромира, который Пину сразу же, еще в Раздоле, очень
понравился и величавой осанкой, и ласковым обращением. Но Фарамир
совсем иначе тронул его сердце – такого чувства он еще не испытывал. В
нем было высокое благородство, напоминавшее Арагорна, ну, может, менее
высокое, зато ближе и понятнее: властитель иного склада, других времен, он все же наследовал и древнюю мудрость, и древнюю скорбь. Недаром так
любовно говорил о нем Берегонд. За таким хоть в огонь – и пойдут, и Пин
пошел бы за ним даже в гибельную тень черных крыл.
– Фарамир! – звонко выкрикнул он. – Фарамир! – И Фарамир,
расслышав странный голосок средь общих кликов, обернулся, увидел его и
замер от изумления.
– Откуда ты взялся? – проговорил он. – Невысоклик, в наряде
башенного стража! Откуда?..
На это ответил, шагнув к ним, Гэндальф.
– Со своей родины, из невысоклицкого края, – сказал он. – А привез
его я. Пошли, пошли: дел впереди много, речей тоже, а ты еле живой. Он
пойдет с нами. Да ему и надо с нами – совсем я забыл, и он, видно, тоже:
хорош гусь, давно уж должен бы стоять возле своего повелителя. Идем, Пин, не отставай!
* * *
И они пришли в отдаленный дворцовый покой. Там близ жаровни с
угольями расставлены были сиденья, принесли вино. Пин как бы
невидимкой оказался за спиною Денэтора и забыл о своей усталости,
жадно ловя каждое слово.
Фарамир преломил белый хлеб, пригубил вино и сел по левую руку
отца; справа, поодаль, сидел Гэндальф в высоком резном кресле и сначала
едва ли не дремал. Потому что Фарамир сначала поведал о том, как
исполнено поручение десятидневной давности: рассказывал, что творится в
Итилии, о передвиженьях войск Врага и его пособников, о придорожной
битве, в которой истреблен был отряд хородримцев с громадным боевым
зверем, – словом, вернулся с рубежа военачальник и, как водится, доносит
государю про пограничные стычки, про заботы и тревоги, вчера еще
насущные, а нынче ничтожные.
Затем Фарамир вдруг посмотрел на Пина.
– А теперь о делах диковинных, – сказал он. – Из северных сказаний к
нам на юг явился не один лишь этот невысоклик.
Тут Гэндальф выпрямился, стиснув поручни кресла, но ни слова не
промолвил и осадил взглядом Пина – в самую пору, тот едва не вскрикнул.
Денэтор покосился на них и медленно кивнул – дескать, ему и так все
понятно. Слушали молча, недвижно, и неторопливо рассказывал Фарамир,
большей частью обращаясь к Гэндальфу и порою переводя глаза на Пина:
припоминал, должно быть, тех двоих.
Фарамир рассказывал, как ему подвернулся Фродо со слугою, как те