брошенные факелы. А всадники мчались вперед, рубя и топча.
Но Денэтор наступленья не замышлял. Хотя врага остановили и
отбросили, с востока по-прежнему надвигались многотысячные полчища.
И снова запела труба, отзывая вылазку. Конница Гондора остановилась.
Под ее защитой отступавшие выстроились, мерно зашагали к городу и
вступили во Врата с гордо поднятыми головами; и ратники Минас-Тирита
приветствовали их, гордясь и печалясь, ибо многих недоставало. Фарамир
потерял больше трети своих воинов. А где же он сам?
Он прибыл, когда прошагали дружины и въехала в город конница,
последними – витязи под стягом Дол-Амрота; князь Имраиль вез на руках с
поля брани тело своего родича, Фарамира, сына Денэтора.
– Фарамир! Фарамир! – кричали на улицах, и крики прерывались
рыданьями. Но он был недвижим и безмолвен; длинным извилистым путем
провезли его в цитадель, к отцу. Шарахнувшись от Белого Всадника, один
из назгулов успел метнуть смертоносный дротик, и Фарамир, который
бился один на один с конным вожаком хородримцев, грянулся оземь. Лишь
безудержный натиск витязей Дол-Амрота спас его от уже занесенных
багровых мечей хородримцев.
Князь Имраиль внес Фарамира в Белую Башню и молвил:
– Твой сын воротился, государь, свершив великие подвиги, – и
рассказал о том, чему был свидетелем. Но Денэтор не слушал его, он молча
поднялся и взглянул сыну в лицо. Затем он велел приготовить постель в
чертоге, возложить на нее Фарамира и всем удалиться. Сам же направился
в тайный покой у вершины Башни; и многие видели этой ночью, как в
узких окнах загорелся и мерцал слабый свет, вспыхнул напоследок и угас.
И вновь спустился Денэтор, подошел к распростертому Фарамиру и
безмолвно сел возле него; серым было лицо Правителя, мертвенней, чем у
его сына.
* * *
Враги осадили город, плотно обложили его со всех сторон, Раммас-
Экор был разрушен и захвачен весь Пеленнор. Последние вести принесли
защитники северной заставы – те, кто успел добежать прежде, чем заперли
Врата. Это был остаток стражи, охранявшей путь из Анориэна и Ристании.
Воинов привел Ингольд, тот самый, что впустил Гэндальфа с Пином
неполных пять дней назад, когда в небе еще светило солнце и утро
лучилось надеждой.
– Про мустангримцев ничего не известно, – сказал он. – Нет, из
Ристании никто не подойдет. А подойдут – тем хуже для них. Их
опередили: едва донесли нам, что новое войско из-за реки идет на Каир-
Андрос, а войско уж тут как тут. Тьма-тьмущая: многие тысячи
здоровенных орков с Оком на щитах и шлемах и еще больше людей, каких
мы прежде не видели. Невысокие, угрюмые и кряжистые, бородатые, как
гномы, с бердышами. Наверно, из какого-нибудь дикого края на востоке.
Северную дорогу перекрыли, и большая рать ушла в Анориэн. Нет,
мустангримцам не пройти.
Врата были заперты. Ночь напролет слушали караульные на стенах,
как внизу разбойничают враги: выжигают поля и рощи, добивают раненых,
рубят на куски мертвецов. Впотьмах было не разобрать, сколько еще
полчищ подошло из-за реки, но в утренних сумерках увидели, что их даже