леденящий вой, теперь уже вовсе нестерпимый. Даже закаленные воины
кидались ничком, словно прячась от нависшей угрозы, а если и оставались
стоять, то роняли оружие из обессилевших рук, чернота полнила им душу,
и они уж не думали о сраженьях, им хотелось лишь уползти, где-нибудь
укрыться и скорее умереть.
А Фарамир лежал в чертоге Белой Башни, и лихорадка сжигала его:
кто-то сказал, что он умирает, и «умирает» повторяли ратники на стенах и
на улицах. Подле него сидел отец, сидел и молчал, не сводя с него глаз и
совсем забыв о делах войны.
Наверно, даже в лапах у орков Пину было все-таки легче. Он должен
был находиться при государе, и находился, хотя тот его вроде бы не
замечал, а он стоял час за часом у дверей неосвещенного чертога, кое-как
справляясь с мучительным страхом. Иногда он поглядывал на Денэтора, и
ему казалось, что гордый Правитель дряхлеет на глазах, точно его
непреклонную волю сломили и угасал его суровый разум. Может, скорбь
тяготила его, а может, раскаяние. Первый раз в жизни катились слезы по
его щекам, и было это ужаснее всякого гнева.
– Не плачь, государь, – пролепетал Пин. – Быть может, он еще
поправится. Ты у Гэндальфа спрашивал?
– Молчи ты про своего чародея! – сказал Денэтор. – Его безрассудство
нас погубило. Враг завладел ты знаешь чем, и теперь мощь его возросла
стократ: ему ведомы все наши мысли, и что ни делай – один конец.
А я послал сына – без ободренья и напутствия – на бесполезную
гибель, и вот он лежит, с отравой в крови. Нет, нет, пусть их дальше воюют,
как хотят, род мой прерван, я последний наместник Гондора. Пусть правят
простолюдины, пусть жалкие остатки некогда великого народа прячутся в
горах, покуда их всех не выловят.
За дверями послышались голоса – призывали Градоправителя.
– Нет, я не спущусь, – сказал он. – Мое место возле моего сына. Вдруг
он еще промолвит что-нибудь перед смертью. Он умирает. А вы
повинуйтесь кому угодно – хоть Серому Сумасброду, которому теперь тоже
надеяться не на что. Я останусь здесь.
Вот и пришлось Гэндальфу возглавить оборону столицы Гондора в
роковой для нее час. Там, где он появлялся, сердца живила надежда и
отступал страх перед крылатыми призраками. Без устали расхаживал он от
цитадели до Врат, проходил по стенам от северных до южных башен; и с
ним был владетель Дол-Амрота в сверкающей кольчуге. Ибо он и витязи
его сохраняли мужество, как истые потомки нуменорцев. Любуясь им,
воины перешептывались:
– Видно, правду молвят древние преданья: эльфийская кровь течет в
их жилах, недаром же когда-то обитала там Нимродэль со своим народом.
И кто-нибудь запевал «Песнь о Нимродэли» или другую песню,
сложенную в долине Андуина в давнишние времена.
Однако же Гэндальф и князь Имраиль уходили, и опять свирепый вой
пронзал слух и леденил сердце, и слабела отвага воинов Гондора. Так
минул исполненный ужаса сумрачный день и медленно сгустилась
зловещая ночная тьма. В первом ярусе бушевали пожары, тушить их было
некому, и многим защитникам наружной стены отступление было отрезано.
Вернее сказать – немногим, потому что осталось их мало, большая часть