прячут, а она обходит Риммон и мимо Дина ведет вниз, к большой
лошадиной дороге. Мы вас проведем туда, а вы перебейте всех горгунов и
прогоните дурную темноту ярким железом, и дикий народ будет тихо жить
дальше в своих диких лесах.
Эомер переговорил с конунгом на ристанийском языке, и наконец
Теоден обратился к дикарю.
– Ладно, пойдем в обход, – сказал он. – Оставляем большое войско у
себя в тылу, но что из этого? Если каменный город падет, мы не вернемся.
А выстоит, победим – худо придется оркам, отрезанным от своих. Тебя же,
Ган-бури-Ган, мы щедро одарим и станем твоими верными друзьями.
– Мертвые не одаряют живых и в друзья им не годятся, – ответствовал
дикарь. – Если темнота вас не съест, тогда после не мешайте диким людям
бродить, где хотят, по лесам и не гоняйте их, как диких зверей. Не бойтесь,
Ган-бури-Ган в ловушку не заведет. Он пойдет рядом с отцом коневодов, обманет – убейте.
– Да будет так! – скрепил Теоден.
– А когда мы выйдем на большую дорогу? – спросил Эомер. – Раз вы
поведете нас, придется ехать шагом, и путь, наверно, узкий.
– Дикий народ ходит быстрым шагом, – сказал Ган. – По
Каменоломной долине, – он махнул рукою на юг, – можно ехать четыре
лошади в ряд; в конце и в начале путь узкий. Нашего ходу отсюда до Амон-
Дина как от рассвета до полудня.
– Стало быть, передовые доедут за семь часов, – сказал Эомер, – а
задние, пожалуй, часов за десять. Мало ли что может нас задержать, да и
войско сильно растянется; потом, на дороге, всех не сразу построишь.
Теперь-то который час?
– Кто его знает, – сказал Теоден. – Темень стоит беспросветная.
– Темень стоит, ночь проходит, – сказал Ган. – Когда солнце глаза не
видят, кожа его чует. Уже оно выше Восточных гор. В небесных полях
совсем светло.
– Тогда надо поскорее выступать, – сказал Эомер. – Сегодня-то никак
не поспеем, но хоть к завтрему.
Мерри не стал дослушивать, тишком улизнул и побежал собираться.
Ну вот, завтра уже и битва, в которой, похоже, немногим суждено уцелеть.
Но он снова подумал о Пине, о пожаре в Минас-Тирите – и кое-как
совладал со страхом.
День прошел спокойно: ни засад, ни дозоров на пути не обнаружилось.
Обок охраняли войско дикари-охотники, и мимо них мышь бы не
прошмыгнула, не то что вражеские лазутчики. Чем ближе к осажденному
городу, тем сумрачней сгущалась мгла, и вереницею смутных теней
казались люди и кони. У каждой колонны был провожатый, а старый вождь
шел рядом с конунгом. Поначалу двигались медленно: нелегко было
всадникам с лошадьми в поводу спускаться по заросшим косогорам в
Каменоломную долину. Уже под вечер передовые углубились в серую
чащобу близ восточного склона Амон-Дина, в огромное ущелье, за
которым расходились кряжи на запад и на восток. Сквозь это ущелье когда-
то была проложена широкая дорога, выводившая на главный анориэнский
тракт, но люди уже много веков здесь не ездили; деревья хозяйничали по-
своему, и дорога заросла, исчезла под грудами лежалой листвы и
валежника. Однако же чащоба эта была последним укрытием