Проскакать оставалось всего-навсего лигу, и проскакали ее, по
разумению Мерри, чересчур уж быстро. Послышались дикие вопли, лязг
оружия, и снова все стихло. Орков на стене и правда было немного: застали
их врасплох и мигом перебили. Перед развалинами северных ворот
Раммас-Экора конунг остановил коня. Первый эоред подтянулся. Мерри с
Дернхельмом подъехали еще ближе к конунгу, хотя их полк отошел далеко
вправо. Слева, на востоке, конники Гримблада стали у широкого пролома в
стене.
Мерри выглянул из-за спины Дернхельма. Миль за десять от них
бушевал пожар в стенах Минас-Тирита, и огромным огневым серпом
отрезали город от Пажитей пылающие рвы. Равнину покрывала душная
мгла – ни просвета, ни ветерка.
Молчаливая рать Мустангрима выдвинулась за крепь – медленно и
неодолимо, как проникает прилив сквозь рассевшуюся плотину, будто бы
столь надежную. Но Черный Предводитель безоглядно сокрушал твердыню
Гондора, и тревожные вести с тыла еще не дошли до него.
Конунг повел свою рать на восток, в обход огненных рвов и вражеских
войск. Обошли удачно и скрытно, однако же Теоден медлил. Наконец он
снова остановился. Город стал виден вблизи. Тянуло гарью и трупным
смрадом. Лошади фыркали и прядали ушами. Но конунг недвижно сидел на
своем Белогриве и взирал на гибнущий Минас-Тирит; казалось, он был
охвачен смятеньем и ужасом – и дряхло понурился под бременем лет.
Мучительный страх и сомнения точно передались Мерри. Сердце его
стеснилось. Время как будто замерло. Они запоздали, а поздно – хуже, чем
никогда! Вот-вот Теоден попятится, склонив седую голову, повернет коня, поведет войско прятаться в горах.
Внезапно Мерри почуял: что-то переменилось. Ветер дунул ему в
лицо! И забрезжил рассвет. Далеко-далеко на юге посерели, заклубились, раздвинулись тучи: за ними вставало утро. Но тут полыхнуло так, будто
молния вырвалась из-под земли и расколола город. Слепящая вспышка на
миг озарила черно-белую крепость, серебряным клинком в высоте
сверкнула башня. Потом темень сомкнулась и земля вздрогнула от тяжкого
сокрушительного грохота.
Но, заслышав его, согбенный конунг вдруг распрямился и снова стал
высоким, статным всадником. Он поднялся в стременах и ясным,
неслыханно звонким голосом воскликнул:
Оружие к бою, конники Теодена!
Вперед, в лютую сечу, в свирепый огонь!
Копья наперевес и под удар щиты!
Мечами добудем день, на клинках принесем рассвет!
На бой, на смертный бой, на битву за Гондор!
Затем он выхватил большой рог у знаменосца Гутлафа и протрубил так
зычно, что рог раскололся надвое. Отозвались рога во всем ристанийском
войске, будто гром прокатился по равнине и загрохотал в горах.
На бой, на смертный бой, на битву за Гондор!
Конунг что-то крикнул Белогриву, тот сорвался с места и опередил
плеснувшую по ветру хоругвь с Белым Конем на зеленом поле. За ним
понеслись дружинники, немного поотстав. Следом скакал Эомер с белым
конским хвостом на шлеме. Его эоред мчался, точно пенный бурун, но
Белогрив летел далеко впереди. Грозно сиял лик Теодена: видно, в нем
возгорелась неистовая отвага предков, и на белом своем коне он был