станешь на покое дымить своей трубкой, припомни меня. Не приведется, увы, нам пировать в Медусельде, как я тебе обещал, и не расскажешь ты
мне про ваше ученье о травах… – Он смолк и смежил веки. Мерри подался
к нему, боясь дышать, и наконец услышал: – Где Эомер? Глаза мои
застилает тьма, надо бы повидать его перед смертью. Ему быть конунгом.
И пусть передаст мой прощальный привет Эовин. Она… она ведь не хотела
со мной расставаться, и вот мы больше не свидимся, а она была мне милее
дочери.
– Государь, государь, – начал было Мерри, запинаясь, – она… ее… –
Но в это время послышались крики и топот и кругом затрубили рога.
Мерри огляделся: он и думать забыл о сраженье, ему казалось, будто много
часов назад конунг помчался к победе и гибели, а было это совсем недавно.
И он увидел, что стоит посреди поля брани, где вот-вот разыграется новая
битва.
От Реки по дороге спешили свежие рати врага, из-под стен подходили
моргульские полчища, с юга надвигалась пехота и конница хородримцев, и
за ними шествовали огромные мумаки с боевыми башнями на спинах. А с
севера приближался развернутый конный строй во главе с Эомером в
хвостатом шлеме; он вновь собрал, сомкнул и повел в бой ристанийское
войско. Все до единого вышли из города гондорские ратники, впереди их
развевалось знамя Дол-Амрота с серебряным лебедем, и враг бежал от
ворот.
«А где же Гэндальф? – мелькнуло в голове у Мерри. – Он разве не
здесь? Неужели он не мог спасти Эовин и конунга?»
Но тут к ним подскакали Эомер и гридни конунга – те, что уцелели и
совладали с конями. Изумленно смотрели они на мертвое чудище; лошади
пятились от него. Эомер спрыгнул с седла, подошел к телу Теодена и замер,
ошеломленный горем.
Один из витязей поднял хоругвь, разжав мертвую руку знаменосца
Гутлафа. Теоден медленно открыл глаза, увидел хоругвь и сделал знак
передать ее Эомеру.
– Привет тебе, конунг Ристании! – молвил он. – Иди, побеждай! И
простись за меня с Эовин!
Так он и умер, не ведая, что Эовин лежит возле него. Воины плакали,
восклицая:
– Конунг Теоден! Конунг Теоден!
И сказал им Эомер:
Не предавайтесь скорби! В битве погиб великий,
Погиб, как подобает. Когда насыплем курган,
Тогда будет время плача. Сейчас нас зовет брань!
Но он и сам, говоря это, плакал.
– Пусть останутся с ним его гридни, – сказал он, – и с почетом отнесут
его тело к городу. Других тоже отнесите.
Он окинул взглядом убитых, припоминая их поименно, и увидел среди
них сестру свою Эовин, и узнал ее. Он вздрогнул, точно стрела пронзила
ему сердце; смертельно бледный, оледенев от ярости и муки, он слова не
мог вымолвить. И свет перед ним затмился.
– Эовин, Эовин! – воскликнул он наконец. – Эовин, как ты здесь
оказалась? Что это – безумие или чародейство? Смерть, смерть, смерть!
Смерть выпала нам!