помчался назад к войску и затрубил атаку. Над полем разнесся его
громогласный клич:
– Смерть! Вперед, на гибель, разите без пощады!
И войско двинулось, но мустангримцы больше не пели. «Смерть!» – в
один голос грянули воины, и конная лавина, устремившись на юг, с
грохотом пронеслась мимо убитого конунга.
А хоббит Мериадок все стоял и смигивал слезы, и никто с ним не
заговорил, никто его даже не заметил. Он отер глаза, наклонился за своим
зеленым шитом, который вручила ему Эовин, и повесил его на спину. И
поискал взглядом оброненный меч: когда он нанес удар, рука его отнялась и
теперь висела как плеть. Да, вот оно, его оружие… но что это? Клинок меча
дымился, будто ветка на костре, и Мерри смотрел, как он стал тонкою
светлой струйкой, а потом и вовсе исчез.
Таков был конец меча из Могильников, откованного на древнем
Западе. И возрадовался бы тот оружейник Великого Северного княжества, что трудился над ним в незапамятные времена, ибо не было тогда у
дунаданцев злее врага, чем ангмарский король-ведьмак, ставший Главным
Назгулом. Иной клинок, пусть и в самой могучей руке, был бы ему
нипочем, а этот жестоко ранил, вонзившись в призрачную плоть и
разрушив лиходейское заклятие.
Плащи были настелены на древки копий; на эти носилки гридни
возложили конунга. Эовин бережно подняли и понесли за ним. Но других
убитых пришлось оставить на поле, ибо там погибли семь витязей, и среди
них – первейший из гридней, Деорвин. Их отнесли подальше от вражеских
трупов и мерзкой падали, оградив частоколом копий. Когда же отгремела
битва, гридни воротились, развели костер и спалили смрадную тушу, а над
могилой Белогрива насыпали холм и поставили камень с надписью по-
гондорски и по-ристанийски:
Был верен конунгу конь Белогрив
И с ним погиб, его погубив.
Высокой и пышной травою порос этот холм, а на месте сожжения
чудища навсегда осталась черная проплешина.
Медленно и уныло брел Мерри подле носилок, и не было ему дела до
сражения. Он очень устал, руку грызла боль, все тело сотрясал озноб.
Дождевая туча налетела с Моря: казалось, небеса оплакивают Эовин и
Теодена, роняя серые слезы на пылающий город. Сквозь мутную пелену
Мерри увидел, что к ним приближаются гондорские всадники. Имраиль,
владетель Дол-Амрота, подъехал и осадил коня.
– Что у вас за ноша, ристанийцы? – крикнул он.
– Мы несем конунга Теодена, – отвечали ему. – Он пал в бою. А войско
ведет конунг Эомер – узнаешь его по белому чупруну на шлеме.
Имраиль спешился и скорбно преклонил колена у носилок, чествуя
воителя, чья доблесть спасла Гондор в роковой час. Поднявшись, он
взглянул на Эовин и изумился.
– Но ведь это женщина? – сказал он. – Неужто жены и мужи Ристании
бьются ныне бок о бок?
– Нет! – отвечали ему. – Одна лишь царевна Эовин, сестра Эомера,
была с нами, и горе нам, что мы об этом не знали.
И князь подивился красоте мертвенно-бледной Эовин и, склонившись
над нею, тронул ее руку.