Суров стал взор Эомера; гнев его больше не пьянил. По знаку его
затрубили рога, призывая ристанийцев сплотиться вокруг хоругви конунга:
он решил биться до последнего, спешившись и оградившись стеною
щитов, и свершить на Пеленнорской равнине подвиги, достойные песен,
хоть и некому будет воспеть последнего конунга Ристании. Он взъехал на
зеленый холм и там водрузил хоругвь; и Белый Конь, казалось, поскакал на
ветру.
Выехав из тумана, из тьмы навстречу рассвету,
Пел я солнечным утром, обнажая свой меч.
Теперь надежде конец, и сердце мое точно рана.
Остались нам ярость, и гибель, и кровавый закат!
Такие сказал он стихи, сказал – и рассмеялся. Ибо вновь охватило его
упоение битвы: он был еще невредим, был молод, и был он конунг,
достойный своего воинственного народа. С веселым смехом отчаяния он
снова взглянул на черную армаду, грозя ей мечом.
Взглянул – и вдруг изумился и вне себя от радости высоко подбросил
меч, блеснувший на солнце; поймал его и запел. И все посмотрели на Реку:
над передним кораблем взвилось черное знамя, а корабль повернул к
Харлонду, и ветер расплеснул полотнище. На знамени было Белое Древо, как и на стягах Гондора, но вокруг его кроны семь звезд, а поверх – венец.
Такого знамени, знамени Элендила, уже тысячи лет не видел никто. А
звезды лучились на солнце, ибо жемчугом вышила их Арвен, дочь Элронда,
и ярко блистал в полуденном свете венец из мифрила с золотом.
Так явился Арагорн, сын Арахорна, Элессар, наследник Элендила: он
прошел Стезей Мертвецов и с попутным ветром приплыл в свое княжество
Гондор от морских берегов. Ристанийцы заливались радостным смехом и
потрясали мечами; в ликующем городе гремели трубы и звонили колокола.
А мордорские полчища растерянно взирали, как – по волшебству, не иначе
– на черных пиратских кораблях Умбара подплывают враги Властелина, и в
ужасе понимали, что настала неминучая гибель, что участь их решена.
Гондорские дружины ударили с запада на троллюдов, ворягов и орков,
ненавидящих солнце. Конники Эомера устремили копья на юг, и бежали от
них хородримцы, угодив между молотом и наковальней. Ибо на
Харлондские пристани прыгали воины за воинами и с ходу бросались в
бой. Был среди них Леголас, был Гимли, крутивший секирой, и Гальбарад-
знаменосец, и Элладан с Элроиром, и суровые витязи, северные
Следопыты, а следом – тысячи ратников из Лебеннина, Ламедона и с
гондорского приморья. Но впереди всех мчался Арагорн – на лбу его сиял
алмазом венец Элендила, в руке сверкал меч, нареченный Андрилом:
издревле он звался Нарсил, был сломан в бою и теперь, перекованный
заново, пламенел грозно, как встарь.
И съехались посреди поля брани Эомер с Арагорном; они соскочили с
коней, оперлись на мечи и радостно взглянули друг на друга.
– Вот мы и встретились, прорубившись сквозь полчища Мордора, –
сказал Арагорн. – Помнишь, я предсказывал тебе это в Горнбурге?
– Да, предсказывал, – отозвался Эомер, – однако надежда обманчива, а
я не ведал, что ты прозреваешь грядущее. Но вдвойне благословенна
нежданная помощь, и никогда еще не было встречи отрадней. – И они
крепко пожали друг другу руки. – В самую пору встретились мы, –
прибавил Эомер. – Еще бы немного, и ты запоздал. Нас постигли горестные