И Гэндальф увидел, что наместник Гондора поистине утратил
рассудок; опасаясь за Фарамира, он двинулся вперед, и Берегонд с Пином
шли следом за ним, а Денэтор отступал до самого стола. Фарамир по-
прежнему лежал в лихорадочном забытьи. Под столом и вокруг него
громоздились поленья, обильно политые маслом, и маслом были облиты
одежды Фарамира и покрывало. Тогда Гэндальф явил сокрытую в нем силу,
подобно тому как являл он свою светоносную власть, откинув серую
хламиду. Он вскочил на груду поленьев, легко поднял Фарамира, спрыгнул
вниз и понес его к дверям. А Фарамир застонал, в бреду призывая отца.
Денэтор словно очнулся, огонь погас в его глазах, полились слезы, и
он промолвил:
– Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.
– Да, он зовет тебя, – сказал Гэндальф, – но подойти к нему тебе
нельзя. Он ищет целительной помощи на пороге небытия – не знаю, найдет
ли. А тебе надлежит сражаться за свой осажденный город, выйти навстречу
смерти. И сам ты все это знаешь.
– Нет, ему уже не помочь, – сказал Денэтор. – И сражаться незачем.
Чего ради растягивать ненужную жизнь? Не лучше ли умереть вместе, с
ним заодно?
– Не волен ты, наместник, предуказывать день и час своей смерти, –
отвечал ему Гэндальф. – Одни лишь владыки древности, покорствуя
темным силам, назначали этот час и, одержимые гордыней и отчаянием,
убивали себя, а заодно и родню, чтоб легче было умирать.
И Гэндальф вынес Фарамира из склепа и положил его на ложе, на
котором его принесли: оно стояло у сводчатых дверей. Денэтор вышел
вслед за ним и, содрогаясь, глядел на распростертого сына, не отрывая глаз
от его лица. Все замерли, все молчали в ожидании слова правителя, а он
колебался.
– Пойдем же! – сказал Гэндальф. – Пойдем, нас давно ждут. Ты нужен
на поле брани.
И вдруг Денэтор расхохотался. Он выпрямился, высокий и
горделивый, быстрыми шагами отошел к мраморному столу, взял свое
подголовье, вынес его к дверям, раскутал – и все увидели, что в руках у
него палантир. Он поднял его, и камень озарил огненным светом впалое
лицо правителя: казалось, оно высечено из гранита, жесткое, надменное и
устрашающее. И снова зажглись его глаза.
– Гордыней, говоришь, и отчаянием! – воскликнул он. – Ты, верно,
думаешь, что окна Белой Башни – незрячие бельма? Откуда знать тебе, Серый Глупец, сколь много я отсюда вижу? Надежды твои – от неведенья.
Иди исцеляй полумертвых! Иди сражайся с победителями! Все понапрасну.
Ну, может, и одержите вы победу в сраженье – на день-другой. Но удар, занесенный над вами, не отразить. Лишь один малый коготок протянулся к
Минас-Тириту. Несчетны воинства Востока. И даже сейчас ты сдуру
радуешься ветру, который влечет вверх по Андуину армаду под черными
парусами. Запад обречен! И тем, кто не хочет умереть в рабстве, надо
скорей расставаться с жизнью.
– Такие речи на руку Врагу и взаправду сулят ему победу, – сказал
Гэндальф.
– Что ж, тешься надеждой! – захохотал Денэтор. – Я вижу тебя
насквозь, Митрандир! Ты надеешься править вместо меня, хочешь
исподтишка подчинить себе престолы Севера, Юга и Запада. Но все твои