овеянная славой!
Арагорн склонился и поглядел ей в лицо, и оно было белее лилии,
холоднее снега, тверже каменного изваяния. Но он поцеловал ее в лоб и
тихо промолвил:
– Эовин, дочь Эомунда, очнись! Враг твой повержен!
Сперва она не шелохнулась, потом задышала глубоко и ровно, и грудь
ее вздымалась под белым полотном покрывала. И снова Арагорн растер два
листа целемы, опустил их в кипяток и настоем увлажнил ее чело и правую
руку, безжизненную и оцепенелую.
То ли Арагорн и вправду владел забытым волшебством древнего
Запада, то ли неслышный отзвук сказанного о царевне Эовин таинственно
смешался с парами дивного настоя, только вдруг в окно дохнуло
свежестью, и дуновенье было столь первозданно чистое, словно ветер
повеял со снеговых вершин, из-под звезд или с дальних серебристых
берегов, омытых пенным прибоем.
– Очнись, Эовин, ристанийская царевна! – повторил Арагорн и взял ее
правую руку, чуть-чуть потеплевшую. – Очнись! Призрак исчез, и темнота
рассеялась как дым. – Он передал ее руку Эомеру и отступил назад. –
Позови ее! – сказал он и вышел из палаты.
– Эовин, Эовин! – позвал Эомер, сглатывая слезы. А она открыла глаза
и молвила:
– Эомер! Какая радость! А я слышала, будто тебя убили. Нет, нет, это
шептали злые голоса во сне. И долго я спала?
– Нет, сестра, спала ты недолго, – ответил Эомер. – Не думай больше
об этом!
– Я почему-то страшно устала, – сказала она. – Мне надо, наверно,
немного отдохнуть. Одно скажи: что конунг? Нет! Молчи, я знаю, это уж не
сон. Он умер, и он предвидел свою смерть.
– Он умер, да, – сказал Эомер, – и последним словом его было твое
имя, ибо он любил тебя больше дочери. Окруженный великими почестями,
он покоится в тронном чертоге, в крепости гондорских владык.
– Печально мне это слышать, – сказала она, – печально и все же
радостно. Смела ли я надеяться, что Дом Эорла воспрянет, в те черные дни,
когда он был жалок, точно убогий хлев? А что с оруженосцем конунга, с
тем невысокликом? Эомер, он доблестен и достоин быть витязем Ристании!
– Он здесь, в соседней палате, сейчас я к нему пойду, – сказал
Гэндальф. – Эомер побудет с тобой, но не заводите речи о войне и о вашем
горе: тебе сперва надо поправиться. Да возвратятся к тебе поскорее силы
вместе с надеждой!
– Силы? – повторила Эовин. – Силы, может, и возвратятся, и найдется
для меня оседланный конь из-под убитого всадника: война ведь не кончена.
Но надежда? На что мне надеяться?
* * *
Гэндальф с Пином пришли в палату, где лежал Мерри, и застали
Арагорна у его постели.
– Мерри, бедняга! – крикнул Пин и кинулся к другу. Тот выглядел куда
хуже прежнего: серое лицо осунулось и постарело, и Пин с ужасом
подумал, а вдруг он умрет?
– Не волнуйся, – успокоил его Арагорн. – Вовремя удалось отозвать