постоит за Хоббитанию; он хоть и молодец молодцом, но до тебя ему
далековато. Смерти искать не надо, она над всеми висит. Мы, должно быть,
погибнем первыми у ворот Мордора, а ты в свой черед – здесь или где
придется. Прощай!
И Мерри, тоскливо понурившись, глядел, как строятся дружины.
Рядом стоял Бергил: он тоже был до слез огорчен тем, что отец его, до
времени разжалованный из крепостной стражи, ведет отряд простых
воинов. Среди них был и Пин, ратник Минас-Тирита; и Мерри смотрел и
смотрел на маленькую фигурку в строю высоких гондорцев.
Наконец грянули трубы, и войско двинулось. Дружина за дружиною,
рать за ратью уходили они на восток. И скрылись вдали, на дороге к
плотине, а Мерри стоял и смотрел им вслед. Последний раз блеснуло
утреннее солнце на шлемах и жалах копий, но никак не мог он уйти –
стоял, повесив голову, и больно сжималось сердце. Очень ему стало
одиноко. Все друзья ушли во мрак, нависавший с востока, и свидеться с
ними надежды не было почти никакой.
И словно пробужденная отчаянием, боль оледенила правую руку; он
ослабел, зашатался, и солнечный свет поблек. Но тут Бергил тронул его за
плечо.
– Пойдем, господин периан! – сказал он. – Я вижу, тебе плохо. Ничего,
я доведу тебя до Палат. И ты не бойся, они вернутся! Наших
минастиритцев никто никогда не одолеет: один Берегонд из крепостной
стражи стоит десятерых, а теперь с нами Государь Элессар!
К полудню вошли они в Осгилиат. Там уже вовсю хозяйничали
мастеровые – чинили паромы и наплавные мосты, которые враги второпях
не успели разрушить, отстраивали и заполняли склады; быстро возводили
укрепления на восточном берегу Реки.
Они миновали развалины древней столицы и за Великой Рекой
поднимались по той длинной прямой дороге, которая некогда соединяла
Крепость
Заходящего
Солнца
с
Крепостью
Восходящей
Луны,
превратившейся в Минас-Моргул, Моргул, страшилище околдованной
долины. Остановились на ночлег в пяти милях за Осгилиатом, но
передовые конники доехали до Развилка и древесной колоннады. Повсюду
царило безмолвие: враги не показывались, не перекликались, ни одной
стрелы не вылетело из-за скал или из придорожных зарослей, однако все
чуяли, что земля настороже, что за ними следит каждый камень и дерево, каждый листок и былинка. Темень отступила, далеко на западе горел закат,
озаряя долину Андуина, и розовели в ясном небе снеговые вершины гор. А
Эфель-Дуат окутывал обычный зловещий сумрак.
Арагорн выслал от Развилка трубачей на все четыре стороны, и под
звуки труб герольды возглашали: «Властители Гондора возвратились на
свои исконные земли!» Валун с мерзостной рожей сбросили с плеч
изваяния и раскололи на куски, на прежнее место водрузили голову
каменного государя в золотисто-белом венце из жив-травы и повилики, со