Арагорн ничего не ответил, лишь устремил на него пристальный
взгляд, глаза в глаза, и вскоре, хотя Арагорн стоял неподвижно и не касался
оружия, тот задрожал и попятился, будто на него замахнулись.
– Я герольд и посланец, меня трогать нельзя! – крикнул он.
– Да, это у нас не принято, – сказал Гэндальф. – Но у нас и посланцы
не столь дерзки на язык. Впрочем, тебе никто не угрожал: пока ты герольд
и посланец, можешь нас не бояться. Но если хозяин твой не образумится, тогда тебе несдобровать, как и прочим его холопам.
– Ах, вот как! – сказал Глашатай. – Стало быть, ты у них главный, седая борода? Наслышаны мы о том, как ты бродишь по свету и всюду
строишь козни, ловко уходя от расплаты. Но на этот раз, господин
Гэндальф, ты зарвался – и скоро узнаешь, что бывает с теми, кто
злоумышляет на Великого Саурона. У меня есть трофеи, которые велено
тебе показать – тебе прежде всех, если ты осмелишься подойти.
Он сделал знак охраннику, и тот поднес ему черный сверток. Глашатай
развернул его и, к изумленью и смятению вождей, показал им сперва
короткий меч Сэма, затем серый плащ с эльфийской брошью, наконец,
мифрильную кольчугу Фродо и его изорванную одежду. В глазах у них
потемнело, и казалось, замерло все вокруг: надеяться больше было не на
что. Пин, стоявший за князем Имраилем, рванулся вперед с горестным
криком.
– Спокойно! – сказал Гэндальф, оттянув его на прежнее место, а
Глашатай расхохотался.
– Да у тебя целый выводок этих недомерков! – воскликнул он. – Не
знаю, зачем они тебе нужны, но глупей, чем засылать их в Мордор, ты
придумать ничего не мог. Однако ж спасибо крысенку: ему, как видно, эти
трофеи знакомы. Теперь, может статься, и ты не будешь хитрить.
– Мне хитрить незачем, – отозвался Гэндальф. – Да, мне они тоже
знакомы, я о них знаю все, в отличие от тебя, гнусный подголосок Саурона.
Не знаю только, зачем ты их принес.
– Гномья кольчуга, эльфийский плащ, кинжал с погибшего Запада и
крысеныш-лазутчик из Хоббитании – да, да, нам все известно! Заговор
обреченных – и он раскрыт. Осталось лишь узнать, дорого ли ты ценишь
пойманного лазутчика. Если дорого – то живее шевели своим убогим
умишком. Саурон лазутчиков не любит, и судьба его теперь зависит от вас.
Никто ему не ответил, но он видел их посерелые лица и полные ужаса
глаза и снова захохотал, почуяв, что не ошибся.
– Ну-ну! – сказал он. – Видно, вы его дорого цените. Или ты дал ему
важное поручение? Поручения он не выполнил. И теперь его ждет
нескончаемая, многолетняя пытка – мы хорошо умеем пытать в застенках
Великой Башни: медленно, страшно, мучительно. А может, пытка и
кончится – мы вывернем его наизнанку, покажем тебе, и ты сам увидишь, что наделал. Да, так оно и будет, если ты не примешь условия моего
Властелина.
– Назови условия, – спокойно проговорил Гэндальф, но те, кто стоял
рядом, видели муку в его лице, и он показался им древним, согбенным
старцем, которого наконец сломила судьба. Никто не сомневался, что
любые условия будут приняты.
– Условия таковы, – сказал посланец, с ухмылкой оглядывая их. –
Гондор и его обманутые союзники немедля уведут весь свой жалкий сброд
за Андуин, поклявшись, что впредь никогда не поднимут и не замыслят
поднять оружие против Великого Саурона. Все земли к востоку от Андуина