имя Лучиэнь и легенда на придачу и которая пока что, в пансионе, снимала
комнатку этажом ниже, – та, по-видимому, была моложе своих
девятнадцати. Из комнатки доносилось пение и стрекот швейной машинки;
вообще-то она окончила музыкальную школу и собиралась стать
учительницей музыки, а вдруг да и пианисткой. Своего пианино у нее не
было, а на том, что стояло в гостиной, хозяйка пансиона охотно разрешала
играть для гостей, упражняться на нем не дозволялось. Вот она и шила – не
сидеть же без дела! Тем более что с музыкальной карьерой было не к спеху:
от матери осталось кой-какое наследство (земельный участок), и на
прожитье худо-бедно хватало. Но жилось ей довольно одиноко, и с
Рональдом они сразу подружились – у них обоих был талант человеческого
общения. Они заключили наступательно-оборонительный союз против
хозяйки пансиона. Они закупали лакомства на сэкономленные гроши и
(втроем с Хилари) устраивали тайные пирушки. Они (вдвоем с Рональдом)
гуляли, проказничали, катались на велосипедах. Скорее всего эта дружба с
естественным оттенком полувлюбленности и двумя-тремя робкими
поцелуями осталась бы светлым промельком, чистым воспоминанием юной
поры. У них не было главного – не было общности интересов, а упоенный
интерес Рональда к слову уже стал средоточием его жизни. Но тут
вмешался опекун.
Вначале недооценив опасности девического соседства, отец Морган
затем ее переоценил. Он привык выслушивать исповеди и видеть изнанку
отношений полов – то, что настоятельно требует покаяния. Рональду
каяться пока было явно не в чем (а то бы он, кстати, покаялся), но когда
отец Морган стороной случайно узнал об одной велосипедной прогулке
своего подопечного, он сопоставил факты, встревожился и принял меры.
Он немедленно переселил мальчиков от греха подальше и запретил
Рональду всякие встречи и всякую переписку с Эдит. Не от черствости и не
из ханжества: он объяснил ему, что до двадцати одного года за его будущее
в ответе опекун, а будущее его решается в ближайшие два года. Ему прямая
дорога в Оксфорд, но платить за обучение им и вместе с опекуном не по
карману. Есть лишь один выход: блестяще сдать вступительные экзамены и
получить именную стипендию. Таковая присуждается только до
девятнадцати лет; в январе 1911 года будет уже поздно, и придется
избирать иное жизненное поприще. Между тем нежные отношения со
взрослыми девицами учебе нимало не способствуют.
Не способствует ей и насильственное разлучение с подругой, которая
оттого становится втрое дороже; горечь и тоска тоже не способствуют.
Однако прав был и отец Морган: Рональд действительно подзапустил
занятия, и первая его попытка поступить в Оксфорд успехом не увенчалась.
Впору было впасть в уныние, опустить руки и заодно уж взбунтоваться
против опекуна. Все это, однако, было не в натуре Рональда. Он, напротив,
засел за книги, но и от регби не отлынивал, а уж в «клубе четырех»
развернулся вовсю. И в декабре 1910-го все-таки стал оксфордским
стипендиатом.
В Оксфорде ему повезло с наставниками: тщательно выявив характер
его способностей и устремлений, в нем угадали будущего крупного
ученого-педагога и перевели с классического отделения, куда он поступил,
на недавно созданное отделение истории английского языка и литературы –