– Тебе того же! – пожелали они, проезжая, и заметили, что за оградою
у дороги построили длинный сарай. Оттуда выходили люди – набралась
целая толпа – и глазели на них из-за забора. Проехали мимо дома Бита
Осинника: вся изгородь заросла и порушилась, окна заколочены.
– Ты что же, Сэм, так-таки и укокошил его тогда огрызком яблока? –
поинтересовался Пин.
– Да нет, господин Перегрин, это, как бы сказать, вряд ли, – задумчиво
произнес Сэм. – Небось живехонек; а вот как-то моя лошадушка, мой
поник. Надо же ведь, сбежал. И как не сбежать: волки воют, а жить охота…
Подъехали к крыльцу «Гарцующего пони» – а там вроде бы все было
как всегда, и светились нижние окна из-за багровых штор. Они подергали
звонок, дверь приотворилась, выглянул Ноб, увидел их под фонарем и
заорал:
– Господин Наркисс! Сударь! Они воротились!
– Ах, воротились? Ну, я им сейчас покажу! – Это послышался голос
Наркисса, и сам он тут же появился с дубинкой в руке. Но, увидевши их, застыл, и яростная гримаса на лице его сменилась изумленным
восторгом. – Ах ты, Ноб, ах ты, дуралей шерстолапый! – крикнул он. – Ты
что, старых друзей не узнаешь, не называешь? Всполошил меня без толку,
олух, а сам знаешь, какие нынче времена! Батюшки, ну и ну! И откуда же
вы такие? Да я уж с вами навсегда распрощался, хорошенькое дело, ушли в
пустошь с Бродяжником, ай да ай, а кругом, понимаешь ли, всякие Черные
рыщут. Ну как же я рад вас всех видеть, и Гэндальфа в особицу. Да
заходите же, заходите! Комнаты что, те же самые? Свободны ваши
комнаты; да и то сказать, все почти комнаты нынче свободны, чего уж там,
сами увидите. Насчет ужина сейчас постараемся, мигом, только вот у меня
с прислугой-то нынче… Эй ты, Ноб-телепень! Скажи Бобу… ну да, забыл,
Боб теперь со своими ночует на всякий случай. Одним словом, Ноб, эй ты,
чтобы развели лошадей по стойлам: ну да, ты-то, Гэндальф, своего сам
отведешь, а то кого он послушается. Красавец, я тогда еще говорил, что
какой красавец, да вы заходите! Заходите и будьте как дома!
Наркисс вроде бы и сыпал словами по-прежнему, и так же деловито
суетился. Однако же постояльцев у него, может, и совсем не было, тишина
несуразная; только из Общей залы доносились немногие приглушенные
голоса. Лавр нес две свечи, и виднелось его лицо – увядшее и угрюмое, не
то что прежде.
Они шли за ним по коридору к тем комнатам, что занимали в
страшную ночь год с лишним назад. Им было грустно: старина Лавр
недоговаривал, а дела-то у него, видно, шли плоховато. Но они пока что
помалкивали, ждали, что будет дальше.
И дождались: господин Наркисс собственной персоной явился к ним
после ужина проверить, все ли хорошо. А все было очень даже неплохо: как там дела ни шли, а пиво и съестное в «Пони» хуже не стали.
– Нынче вечером в Общую залу я вас, само собой разумеется, не буду
приглашать, – сказал он. – Вы же устали, а там и народу-то сегодня совсем
немного – бывает. Но коли вы мне уделили бы с полчасика перед сном, ну
так, для разговору, оно бы и неплохо, да и заснется лучше.
– Вот-вот, – сказал Гэндальф, – тебя-то мы и ждали. За нас не
волнуйся, мы не так чтоб уж слишком утомились, потихоньку ехали.
Правда, промокли, продрогли и проголодались, но это, спасибо тебе,
позади. Присаживайся! Нам бы немного трубочного зелья, мы бы тебя