– С чем плохо, с тем плохо, – причмокнул Наркисс. – Большая
нехватка, у нас теперь только и есть, что сами растим, а это пустяк
пустяком. Из Хоббитании нынче ни тебе листика. Ну, я уж покопаюсь в
закромах-то, авось найдется.
Нашлась пачка неразрезанного табака, пятерым курильщикам на день-
два.
– Южнолинчский, – сказал Наркисс. – Это у нас самый лучший, но
куда ему до южноудельского, я и всегда так говорил, хотя вообще-то
Пригорье ничуть не хуже Хоббитании, я, конечно, извиняюсь.
Его усадили в большое кресло у камина, Гэндальф сел напротив, а
хоббиты между ними на табуреточках. Разговаривали они отнюдь не
полчасика, и уж новостей господину Наркиссу хватило с избытком;
впрочем, и он в долгу не остался. От их рассказов Лавр попросту опешил:
ни о чем подобном он в жизни не слыхивал и лишь твердил как
заклинание: «Да не может быть!» – на разные лады.
– Да что вы говорите, господин Торбинс – или, простите, господин
Накручинс? Все-то у меня в голове перекру… перепуталось. Да вы шутить
изволите, господин Гэндальф? Батюшки-светы, ушам не верю! И это в
наши-то времена? Ай-яй-яй!
Наконец настал его черед: ему тоже было о чем порассказать.
Оказывается, хозяйничал он с горем пополам – да что там, честно говоря, все из рук вон плохо.
– К Пригорью никто нынче и близко не подъезжает, – сказал он. – А
пригоряне сидят по домам, замкнувши ворота на двойные запоры. А все
почему: все из-за тех чужаков, из-за отребья, которое – может, помните? –
понабежало в Пригорье Неторным Путем год назад. Потом их стало как
собак нерезаных. Всякие там были, конечно, были и бедолаги
обездоленные, но все больше народ опасный, ворье и головорезы. И ведь у
нас в Пригорье – это у нас-то в Пригорье! – поверите ли, до драки дошло.
Честное, скажу вам, слово, дрались не по-здешнему, а сколько народу
убили, и убили до смерти. Да вы же мне не поверите!
– Поверю, поверю, – сказал Гэндальф. – Много ли народу погибло?
– Трое и двое, – отвечал Наркисс, разумея отдельно людей и
хоббитов. – Убили беднягу Мэта Бересклета, Разли Яблочка и коротыша
Тама Деловика из-за Горы, а заодно, представьте себе, Вилла Горби с
дальних склонов и даже одного Накручинса с Пажитей – вот такие были
мужики, очень их не хватает. А Бит Осинник и Горри Козельник, который
стерег Западные Ворота, – эти переметнулись и с теми убежали: скажу вам
по секрету, они-то их наверняка и впустили. В смысле когда была драка, в
ту ночь. Потому что им еще раньше было сказано: давай отсюда – и пинка
на прощанье, ну как то есть раньше, еще до Нового года, а драка была, точно говорю, в новом году, как раз снегу навалило.
Ну и пусть бы их, ладно, живут себе и живут с лиходеями, где там они
живут – в Арчете или в северной пустоши. Прямо как не сейчас, а тыщу лет
назад, расскажи – не поверят. В общем, по дороге не проедешь ни туда, ни
сюда, и все на всякий случай спозаранку запираются. А вдоль ограды, конечно, ходят сторожа, и возле ворот стоят заставы – это по ночам-то.
– Скажите пожалуйста, а нас никто не тронул, – удивился Пин. – И
ехали мы медленно, и не остерегались. Ничего себе, а мы-то думали, что
все безобразия позади.
– Ох, господин Перегрин, не позади они, а впереди, – вздохнул
Наркисс, – вот ведь беда-то. Это, знаете, немудрено, что они к вам не