вытошнит. Но уж когда явился Шаркич – тут хоть ложись и помирай.
– Что еще за Шаркич? – спросил Мерри. – Нам этим Шаркичем грозил
один бандит.
– Он, видно, из них, бандитов, наиглавнейший, – отвечал Кроттон. –
Мы как раз отработались – ну, к концу сентября, – тут о нем слухи и
поползи. Никто его в глаза не видел, знаем только, что живет он в Торбе-на-
Круче и что он теперь главнее Генералиссимуса. Охранцы у него под рукой
ходят, а он им: круши, жги, ломай! Теперь и убивать тоже велит. Вот уж, как говорится, хоть бы дурного толку – нет, и того незаметно, все без толку.
Рубят деревья, чтоб срубить, жгут дома, абы сжечь, – и ничего, ну совсем
ничего не строят.
Про Пескунса послушайте. Чирей как перебрался в Торбу, так сразу
снес его мельницу. И пригнал толпу чумазых Громадин: они, дескать,
построят новую, огромную, и колес там будет невпроворот, и все
правильно, по-чужеземному. Один дурак Тод обрадовался и теперь
обтирает колеса, где его папаша был мельник и сам себе хозяин. У Чирея-
то было что на уме: а ну, давай молоть поскорее да побольше – так он
говорил. И понастроил мельниц вроде этой. Только ведь, ежели молоть, надо, чтоб зерно было, а зерна как не стало, так и нет. Ну, с тех пор как
Шаркич явился, зерна и не надо. Они там только трах-бах и пых-пых: пускают вонючий дым; ночью-то в Норгорде, поди, и не уснешь. И гадят –
нарочно, что ли, не понять; загадили Нижнее Озеро, а там и до
Брендидуима недалеко. В общем, ежели кому надо, чтобы Хоббитания
стала пустыней, то все оно правильно. Вряд ли дурак Чирей это устраивает,
тут не без Шаркича.
– Верно, верно! – вставил Малыш Том. – Да чего говорить, они же
забрали мамашу Чирея, старуху Любелию, которую вот уж никто не любил,
только сыночек. Норгордские видели и слышали: однажды она, знаете, идет
вниз по улице со своим зонтиком, а навстречу ей охранцы – пыхтят,
волокут огромную телегу.
«Это вы куда же?» – она спрашивает.
«В Торбу-на-Круче», – ей отвечают.
«Зачем?» – она говорит.
«Для Шаркича сараи строить», – это ей-то.
«А кто ж это вам позволил?» – она удивляется.
«Шаркич велел, – ей говорят. – А ну, с дороги, старая карга!»
«Я вам покажу Шаркича, ворюги паршивые!» – это она-то, и как
накинется на главного, в глаз ему норовит своим зонтиком; но не достает,
он вдвое выше. Взяли ее, конечно; уволокли в Исправноры, на возраст не
посмотрели. Они туда много кого уволокли получше ее, однако ничего не
скажешь, в грязь лицом не ударила, не то что некоторые.
Посреди разговора вошел Сэм вместе со своим Жихарем. Старик
Скромби почти не постарел, только слышать стал хуже.
– Добрый вечер, господин Торбинс! – возгласил он. – Рад вас видеть в
добром здравии, приятно, что вернулись. Только извините, грубо скажу, не
по делу вы уезжали. Это же надо – продать Торбу-на-Круче, и кому? Вот
оно где и началось безобразие. Вы там разгуливали в чужих краях, загоняли
на горы каких-то черномазых – если, конечно, верить Сэму, хотя, зачем вы
их туда загоняли, я у него не допытался. А тут пока чего – набежали какие-
то сукины дети, срыли нашу Исторбинку, и картошки мои пошли псу под
хвост!
– Вы уж извините, что так получилось, господин Скромби, – сказал