Лес по обе стороны густел и густел: смыкающиеся деревья были
моложе, а стволы у них – толще; потом тропа углубилась в лощину, справа
и слева нависли заросли орешника. Наконец эльфы свернули в самую чащу,
где вдруг словно чудом открылась узкая зеленая просека; теснее и теснее
смыкались высокие стены деревьев – но вдруг расступились, и впереди
простерся ровный луг, матово-серый в ночном свете. С трех сторон
окружал его лес; а с востока он обрывался крутым склоном, и могучие
древесные кроны вздымались к ногам откуда-то снизу.
Эльфы уселись на траве и завели негромкий разговор между собой;
хоббитов они словно бы перестали замечать. А те дремали, укутавшись в
плащи и одеяла. Ночь надвинулась; дальние деревенские огоньки в долине
погасли. Пин крепко уснул, улегшись щекой на кочку.
Высоко на востоке зажглась Звездная Сеть, Реммират; пронизывая
туман, разгорелся, как пламенный рубин, Боргиль. Потом вдруг, словно по
волшебству, небо разъяснилось, а из-за окраины мира блеснул Небесный
Меченосец Мэнальвагор в сверкающем поясе. Эльфы встретили его
звонкой песней, и где-то неподалеку вспыхнуло ярко-алое пламя костра.
– Что же вы? – позвали хоббитов эльфы. – Идемте! Настал час беседы
и веселья.
Пин сел, протер глаза и зябко поежился.
– Добро пожаловать, друзья! Костер горит, и ужин ждет, – сказал эльф,
склонившись к сонному Пину.
Зеленый луг уходил в лес и становился лесным чертогом, крышей
которому служили ветви деревьев. Мощные стволы выстроились
колоннадой. Посредине чертога полыхал костер, а с ветвей сияли
серебряные и золотые фонари. Эльфы сидели вокруг огня на траве или на
круглых чурбачках. Верней, одни сидели, другие раздавали кубки и
разливали вино, а третьи разносили яства.
– Угощение скудно, – извинились они перед хоббитами, – мы ведь не у
себя дома, это походная стоянка. Вот будете у нас, тогда примем по-
настоящему.
– Да я даже в день рождения вкуснее не угощал, – сказал Фродо.
Пин потом не слишком помнил, что он пил и ел: он больше глядел на
ясные лица эльфов и слушал их голоса, разные и по-разному дивные;
и казалось ему, что он видит чудесный сон. Он только помнил, что давали
хлеб: белый и такой вкусный, будто ты изнемогал от голода, а тебе
протянули пышный ломоть; потом он выпил кубок чего-то чистого, как из
родника, и золотистого, словно летний вечер.
А Сэм и словами не мог описать, что там было, и вообще никак не мог
изобразить, хотя помнил эту радость до конца дней своих. Он, конечно, сказал одному эльфу:
– Ну, сударь, будь у меня в саду такие яблоки, вот тогда я был бы
садовник! Правда, чего там яблоки: вот пели вы, так это да!
Фродо пил, ел и разговаривал, не без труда подбирая слова. Он еле-еле
понимал по-эльфийски и вслушивался изо всех сил. Ему было приятно, что
он мог хотя бы поблагодарить тех, кто ему прислуживал, на их родном
языке. А они улыбались и радовались: «Ай да хоббит!»
Потом Пин уснул, и его осторожно уложили на мягкое травяное ложе
между корнями деревьев. Сэм встряхивал головой и не желал покидать
хозяина. Пин уже видел седьмой сон, а Сэм все сидел у ног Фродо: