— Не шелохнись! Правил, что ли, не знаешь?
— Никак не могу, мне пора домой, — сказал Джон.
Статуя ожила, опустила руки и повернула голову,
чтобы посмотреть на Дугласа. Они стояли и глядели
друг
на
друга.
Остальные
мальчишки
тоже
зашевелились и опускали затекшие руки.
— Сыграем еще разок, — сказал Джон. — Только
теперь водить буду я. Разбегайтесь!
Ребята побежали.
— Замри!
Все замерли, Дуглас тоже.
— Не шевелись! Ни на волос! — скомандовал Джон.
Он подошел к Дугласу и остановился рядом.
— Понимаешь, иначе никак ничего не получится, —
сказал он.
Дуглас глядел вдаль, в предвечернее небо.
— Еще на три минуты всем застыть, как
истуканам! — сказал Джон.
Дуглас чувствовал, что Джон обходит его кругом,
как только что он сам обходил Джона. Потом Джон сзади
легонько стукнул его по плечу.
— Ну, пока, — сказал он.
Что-то зашуршало и Дуглас, не оборачиваясь, понял,
что позади уже никого нет.
Где-то вдалеке прогудел паровоз.
Еще долгую минуту Дуглас стоял не шевелясь и
ждал, чтобы утих топот бегущих ног, а он все не утихал.
Джон бежит прочь, а его слышно так громко, словно он
топчется на одном месте. Почему же он не удаляется?
И тут Дуглас понял — да ведь это стучит его
собственное сердце!
Стой! Он прижал руку к груди. Перестань! Не хочу я
это слышать!
А потом он шел по лужайке среди остальных статуй
и не знал, ожили ли и они тоже. Казалось, они все еще
не двигаются. Впрочем, он и сам только еле передвигал
ноги, а тело его совсем застыло и было холодное, как
камень.
Он уже поднялся на свое крыльцо, но вдруг
обернулся и поглядел на лужайку.
На ней никого не было.
Бац, бац, бац! — точно затрещали выстрелы. Это
хлопали одна за другой входные двери по всей улице —
последний закатный залп.