— Так ты говоришь, колдовство? — спросил Дуглас.
— Колдовство, как пить дать!
— И ты в это веришь?
— Середка наполовинку.
— Ну и ну, чего только в нашем городе не
увидишь! — И Дуглас уставился вдаль: на горизонте
громоздились облака самых причудливых очертаний —
воины, древние боги и духи. — Так, говоришь, чары, и
восковые куклы, и иголки, и снадобья разные?
— Да снадобье-то неважнецкое, но здорово
подействовало как рвотное. Э-э-э! Йок! — Том схватился
за живот и высунул язык.
— Ведьмы… — пробормотал Дуглас и загадочно
скосил глаза.
* * *
А потом наступает день, когда слышишь, как всюду
вокруг с яблонь одно за другим падают яблоки. Сначала
одно, потом где-то невдалеке другое, а потом сразу три,
потом четыре, девять, двадцать, и наконец яблоки
начинают сыпаться, как дождь, мягко стучат по
влажной, темнеющей траве, точно конские копыта, и ты
— последнее яблоко на яблоне, и ждешь, чтобы ветер
медленно раскачал тебя и оторвал от твоей опоры в
небе, и падаешь все вниз, вниз… И задолго до того, как
упадешь в траву, уже забудешь, что было на свете
дерево, другие яблоки, лето и зеленая трава под
яблоней. Будешь падать во тьму…
— Нет!
Полковник
Фрилей
быстро
открыл
глаза
и
выпрямился в своем кресле на колесах. Вскинул
застывшую руку — да, телефон все еще здесь!
Полковник на секунду прижал его к груди и растерянно
мигнул.
— Не нравится мне этот сон, — сообщил он пустой
комнате.
Наконец он дрожащими пальцами поднял трубку,
вызвал междугородную и назвал номер, а потом ждал,
не сводя глаз с двери своей спальни, точно опасаясь, что
вот-вот ворвется орда сыновей, дочерей, внуков,
сиделок и докторов и отнимет у него последнюю
радость, которую он позволял своему угасающему
сердцу. Много дней — или, может быть, лет? — назад,
когда оно пронзало острой болью его мышцы и ребра, он
услышал этих мальчуганов внизу… как их зовут?..